Нарты шли ходко.
Собаки тянули в гору без усилий: дорога наезженная, широкая, да и гора-то не гора. Холм. За спиной, в котловине, оплывало в маскировочный дымке неродное уже предприятие.
Каюр лениво курил, пряча трубку в рукавице. Трепаная шубейка-безрукавка поверх ватника, унты простые, без украшений, а псы гладкие, пушистые, хвосты колечком, что стальная пружина, – не разогнуть. Так если по червонцу за проехать, чего бы и не гладкие? И трубка. За трубку, глядишь, в темном переулке… А унты бисером пусть бабы обшивают. Старикам ни к чему.
Ходко шли.
Арапник, вещица более привычная для охотников, лежал себе возле погонщика, скучал. Эх, да по спинам прогуляться! Беги веселей, дави снег лапами. А ну, шибче давай!
Кого везете? Везете кого, говорю? Специалиста!
Бывшего.
Специалист мрачно вздыхал. Кулаками после драки не полагается? А то. Но ведь хочется. Стоп, отмотайте назад, на часок, нет, лучше на два. Приемная. В приемной секретарша ногти пилит. Дура кудрявая. Здрасте-пожалста, а вот и мы. Вызывали? Сам? Бросила ногти свои, лупает глазенками. Что, мать, не признала? Кто-о пьян? Я пьян?! Да ты, к-курва, чего?.. Да я день и ночь! У станка! Не отходя и не просыха… не засыпая то есть! В туалет по нужде – раз в сутки. Специфика производства. Докладывай, что пришел.
И махнул-то всего грамм сто, кто ж знал, чего и как? С устатку, должно быть, и развезло. Впрочем… а, неважно! Не за пьянку же. Все пьют. Как тут не пить? Где работаем? То-то же. А зальешь страх очищенным высокопроцентным, закуской утрамбуешь – и жить радостней.
И кто здесь кому грубил? Я грубил? Генеральному?! Ну, может быть. Может быть… Что, генеральный не человек? И нагрубить ему нельзя?
Специалист я или где?
В низком, будто нахлобученном на землю небе плыли густые облака. Со свистом налетел, заставив ежиться, ветер. Специалист уткнулся в воротник, надвинул на лоб пыжиковую шапку. Осмотрелся. Поднялись, стало быть. Ну так не пять человек в санях. Торчу как перст. В гордом одиночестве. И бесплатно. За счет бывшего родного. Обидели напоследок.
Эх, душа горит! Хочет странного. Сорваться в последний и решительный да вспыхнуть яркой звездой. Угольком из печки. Чтоб всем жарко стало.
Каюр натянул постромки, собаки сбросили скорость. Неспешно перевалив вершину, нарты покатили вниз.
Вниз, вниз. К подножию. Пересадка, и – на оленьей маршрутке к станции. Народу мало, оно и понятно: работяги вечером потянутся. Сейчас же – не пойми кто. Проще определить словом «всякие».
Дамочки интеллигентного вида, какие нос воротят, едва заприметив. ИТР. Служащие. Ну, чего уставились? Нашивка на рукаве в диковинку? Лычки срисовали? Шепчетесь по углам – с заво-о-да! Ясен олень, откуда ж еще. Тьфу на вас!
И руки на груди скрестить, уйти в себя. Глядеть и не видеть.
– Мама, мама! – тянет за плечо молодую женщину ребенок лет десяти. – А что бывает после смерти? – И, закусив губу, косится на специалиста.
– Ничего, – мать обнимает сына. – Не смотри, не надо.
– А после зимы? – упорствует мальчишка.
Народ вокруг тихо смеется. После зимы – надо же.
У дылды в песцовой дохе под мышкой зажат транзистор. Дылда с меланхоличной улыбкой крутит верньер, и транзистор шипит, выплевывая новости пополам с рекламой. Реклама дылде не нравится, и он упорно пробивается сквозь радиодиапазон в надежде найти чего-нибудь для души. Находит.
Прости-прощай, родная.
Ну что стоишь в сторонке? —
томно выводит певица. Губы, наверное, влажные, блестящие, щеки нарумянены. А самой – мама дорогая, дай бог, под шестьдесят. А если не даст?
Волна сбивается. Бодрый голос диктора с полуфразы, как с места в карьер, выдает:
«…трудом упорным края…»
Ну, дурдом, отмечает специалист нечаянную рифму. Новости и реклама. Реклама и новости. Дылда в отчаянии. Дылда остервенело вращает верньер, улыбка его прокисла, глаза превратились в узкие щелочки. Диктор, диктор, не ходи гулять поздно ночью. Любитель искусства может повстречать тебя в подворотне. Опознает по бодрому голосу.
«…вопрос по оборонке».
Интервью. Кого-то с кем-то. Не суть. Но! – вторая нечаянная рифма. И диктор, и журналист явно нарываются.
При слове «оборонка» плечи специалиста вяло вздрагивают.
«…лично на меня? Да. Поистине громадное впечатление. Установки «Апрель», разработанные в ОКБ…»
Упряжка влетает на станцию. Длинный приземистый состав ждет у третьей платформы. Пепельного цвета вагончики, толстые обледеневшие стекла, гармошки переходов между тамбурами – в бесформенных сосульках; заржавленные полозья. Все как обычно.
Вечером, в мягком свете фонарей поезд кажется красивее. Уютнее.
Лучше.
Специалист вновь тяжко вздыхает и занимает очередь в кассу.
В окно можно не смотреть.
Снег, снег, обросшие льдом дома, черные пасти туннелей, оленьи упряжки, редкие снегоходы.
Пейзаж уныл до безобразия.
Пейзаж сер и скучен.
Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru
