Тиур – вестник Рарога

– Всё, что очевидно для лавочника, бессмысленно для мага, – сказал Тиур, гладя сокола по перьям. – И наоборот, то, что является для мага источником силы и вдохновения, остаётся незримым для толпы, алчущей дешёвых чудес.

Он высыпал из кошеля горсть серебряных монет и поднялся из-за стола. Выйп, хозяин харчевни, быстро сгрёб их в карман фартука, старательно поджимая необъятный живот, поклонился вслед уходящему гостю и незаметно скрестил пальцы на правой руке.

«Платят ведьмаки знатно, да какой только заразы от них не наберёшься!» – трусливо подумал он, не ведая, что его мыслишки догнали Тиура и проникли в чуть заострённые уши.

У коновязи переступал с ноги на ногу Чертак, вороной конь, доставшийся ведьмаку от волхва Непоседы. Конь, в отличие от прежнего хозяина, был преисполнен достоинства, волшебной силы и равновесия. Непоседа же полюбил перекидываться в разное зверьё и шастать в таком виде по всем злачным местам Забугорья. Сообщество волхвов, приверженных традиции, сначала смотрело на это сквозь пальцы, но после того, как их собрат в кабаньем облике попёр на местного маркграфа, выставило Непоседу из рядов «правоверных», лишив практики, доли от пожертвований и хлипкой хибары в глубине Торторского леса. Волхв, очнувшийся от похмелья, долго ржал над этим указом, прикреплённым к стволу зимнего дуба, а потом выгреб из подпола «золотой запас», продал коня ведьмаку и налегке отправился в королевство Винтери, где проживают самые весёлые и разгульные ведьмы, способные безрассудно любить и так же безрассудно убивать. А Чертак достался Тиуру, и теперь они путешествовали вчетвером: ведьмак, конь, сокол и ветер.

В третий день ржаного месяца они прибыли в город, вернее в захолустный городишко, гордо зовущийся Краль-градом. Стены его оказались столь обветшалыми, что сквозь них было видно, как на базарной площади переругиваются торговки зеленью. Петли на воротах так давно не смазывались, что их невозможно было ни закрыть, ни целиком открыть. Впрочем, проём мужественно прикрывало тулово стражника, похожего на пивную бочку в латах. «Бочка» громко икнула и попыталась преградить Тиуру дорогу, но, разглядев на плече знак Рарога, тут же отвалилась в сторону. Едва не поцарапав себе макушку низкими сводами арки, ведьмак проехал мимо будки стражей и оказался перед сплетением узких улиц. Позволив коню самому выбирать дорогу, он принялся рассматривать городишко. На верёвках, растянутых на высоте в два человеческих роста, сохло чистое бельё и прокисшие от грязи лохмотья. Нищие, выставив гнойные культи, выпрашивали «на хлеб», хотя всякий знал, что медяки пойдут на спасение «горящих труб». Чертак брезгливо оттопырил губу и визгливо заржал, когда грязная рука потянулась к его поводьям. Убогие в страхе прижались к стенам, пропуская в центр странного путника и его не менее странного коня.

На ратушной площади ведьмак спешился, привязал Чертака к фонарному столбу и отправился искать бургомистра – господаря Тишлу. Три месяца назад от Тишлы пришло письмо, пропахшее брагой и селёдочными головами. В нём льстиво перечислялись прошлые заслуги ведьмака – истинные и надуманные, а затем следовало описание горестей, постигших славный Кральград. Уже целый год кто-то ворует детишек – по одному с каждой улицы. Можно было свалить вину на дэжлов, превращающих детвору в огоньки на болотах, но это племя уже давно исчезло. Торговцы уродцами также клялись, что непричастны к этим злодеяниям. Люди прятали детей в домах, запирая на амбарные замки. Но всё равно каждый месяц очередное дитя исчезало, словно его никогда и не было. А в последнее время стали пропадать уже по трое, и каждую неделю. Тиур, занятый делами в северной части материка, смог выбраться только в начале осени. Он терпеть не мог связываться с убогими умами и никчёмными душами, но вопль раненого ребёнка, его собственный, стоял до сих пор в ушах. И поэтому ведьмак ввязался в запутанное дело, которое спустя годы будут называть Торьским мечом.

– Отворяй дверь ширше! – воскликнул господарь Ти-шла, приветствуя ведьмака.

Как учуял нос Тиура, эта приветливость основывалась на большом количестве выпитого вейльньского, вина препаршивого, отдающего сивухой и куриным помётом. Зато на радость выпивохам столь дешёвого, что в кабаках его часто выставляли даром, лишь бы заплатили за миску квашеной капусты и ломтик ветчины, больше похожий на засушенный лепесток, чем на копчёный кусок свинины. Тиур брезгливо поморщился, уворачиваясь от лобызания и объятий, смахнул с протёртого до дыр кресла лохматого кота вместе с пылью и уселся, надеясь, что дряхлые ножки мебели выдержат его вес. Он вытащил из кармана письмо, развернул его и, подражая голосу бургомистра, прогнусавил:

– А ещё у нас мелкоту воруют! То бишь наше продолжение, так сказать, цветы нашей жизни! Ладно бы у нищих таскали, их не жалко, всё равно зимой бы передохли. А то стали кровинки исчезать у зажиточных горожан. И от этого мне, правителю Кральграда, невмочь, ибо от ругани их у меня аппетит испортился и брюхо отощало.