ПРОЛОГ. Два года назад
Hold my beer and watch this!*
День оказался чрезвычайно богат на открытия. Увы, самое грандиозное из них касалось отнюдь не нейробиологии.
Пожалуй, если бы мне пришлось писать аннотацию для научно-популярной статьи, получилось бы что-нибудь в духе: «Ни образование, ни научная степень, ни даже непробиваемая уверенность в собственной крутизне не гарантируют того, что однажды вы не обнаружите, что кто-то развел вас как лоха. Серебристого**».
Для более серьезных журналов понадобилась бы более обтекаемая и осторожная формулировка, но суть не менялась. Рекламный буклет на мониторе начальника лаборатории, увы, тоже.
Платье на девушке с обложки было издевательски серебристым – обманчиво скромным, с глухим воротом и длинным подолом, слишком свободным, чтобы казаться вульгарным; оно будто бы стекало по стройному телу, ненароком обрисовывая весьма занимательные изгибы. А если кто не клюнул бы на них, еще оставалась актерская работа самой модели: одухотворенное лицо и влюбленный взгляд на зрителя удались ей на славу.
На месте, где предполагалось поместить название препарата, еще было пусто, зато вариантов слогана приводилось сразу несколько. «Абсолютная верность», «для тех, у кого нет времени на сомнения», «настоящая эксклюзивность», «лебединая преданность» – последняя выглядела особенно эффектно, поскольку надпись предлагалось разместить на длинной, по-модельному изящной шее девушки.
Как ошейник.
Сам буклет выглядел почти готовым. На коробке с ампулами красовалась та же модель; она же стояла на второй странице, только уже в медицинском халате и со шприцом. Статья рядом с такой соседкой как-то блекла и особого интереса не вызывала: ну, изобрели эти сумасшедшие ученые страховку от супружеских измен – в бездну лекарства, храним верность {вот этой!}
И все бы ничего, но в конце шло заверение, что препарат успешно прошел клиническую проверку на огромной выборке добровольцев всех полов и возрастов – при всесторонней поддержке кандидата в Парламент! – и подписи команды исследователей.
Включая мою.
Время близилось к полуночи, и мое отражение на оконном стекле выглядело даже не столько ошарашенным, сколько усталым. Пару минут я медитировала на собственную растрепанную кубышку, размышляя, корректно ли сейчас полагать, что я в здравом уме и трезвой памяти, а потому могу быть уверена, что никакой подписи не ставила? Потом – уже о том, насколько уместно было бы прямо сейчас вписать в буклет примечание, что добровольцы всех полов и возрастов, на которых тестировалась «абсолютная верность», во-первых, имели хвосты, а во-вторых, хоть и выказывали несвойственную виду фиксацию на объекте своей химической страсти, ни о какой эксклюзивности даже не задумывались. С чего бы, если стопроцентной моногамии в природе не существует?..
– Соф? – ночной охранник заглянул в кабинет и тут же отпрыгнул обратно за порог. Крыс Халид боялся панически и обычно предпочитал дневные смены, когда его присутствие в лаборатории не только не требовалось, но и не поощрялось. Похоже, в этот раз серебристой была не только я. – Ты что здесь делаешь так поздно?
Я вздрогнула, будто на месте преступления поймали меня, а не главу исследовательской команды, но тут же соорудила лицо кирпичом.
– У меня ридер накрылся, – отозвалась я и помахала штекером, который до сих пор механически вертела в пальцах, так и не вставив в порт. – Сейчас, перекачаю сегодняшние расшифровки на сервер и пойду домой.
– Мистер Беннингтон не разрешает пользоваться его компьютером, – с сомнением заметил Халид из-за порога.
Я страдальчески заломила брови (все остальные сотрудники лаборатории давно разошлись по домам, а мистер Беннингтон имел дивную привычку хранить пароль от компьютера на листочке под клавиатурой, и это не раз экономило всем время) и предложила:
– Вызовешь дежурного админа?
Ход был беспроигрышный. Халид боялся Пенни даже больше, чем крыс. Чего уж там, ее и я побаивалась лишний раз дергать!
– Да ладно, – тут же пошел на попятный охранник и отступил на шаг назад, в темноту коридора. – Перебрасывай и давай домой, я закрою, а утром попросишь кого-нибудь глянуть твой ридер!
Я согласно покивала и уселась в начальственное кресло. Девушка с обложки наградила меня таким влюбленным взглядом, будто всю жизнь мечтала об одинокой нарушительнице мелких рабочих запретов и теперь готова хранить ей вечную верность безо всяких препаратов.
Тем более непроверенных.
При всесторонней, мать ее, поддержке правительства – даром, что ли, оно так ратовало за все меры по снижению числа разводов?! До начала выборов оставались считанные недели, и закончить полный цикл проверок лаборатория, естественно, не успевала никак.
Зато у кандидата в Парламент, ласково улыбающегося с последней страницы буклета, было достаточно средств и влияния, чтобы купить патент, этическую комиссию и даже пару сотен добровольцев, которые будут клясться, что им вводили вектор; а на сдачу он вполне мог прихватить всю нашу лабораторию, что, похоже, и проделал.
И что гораздо хуже... моя-то подпись была подделана: у моей буквы «С» трудновоспроизводимая завитушка, и повторить ее мистер Беннингтон не смог. Зато подпись Олега Андреевича оказалась подлинной: я неоднократно видела ее на своих курсовых и диссертациях (плюс пару-тройку раз – на приказе об отчислении в ночных кошмарах) и уж точно ни с чем бы не спутала. В подписях мистера Ли и госпожи Гольденштейн я уже не была так уверена, но...
