© Марина Черносвитова, 2017
© Евгений Черносвитов, 2017
© Оксана Альфредовна Яблокова, иллюстрации, 2017
Редактор Екатерина Александровна Самойлова
ISBN 978-5-4483-7407-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Научный редактор, доктор психологических наук Екатерина Александровна Самойлова.
Все переводы с иностранных языков и на иностранные языки выполнены доктором исторических наук Мариной Альфредовной Черносвитовой.
Все фотографии являются собственностью Евгения Васильевича Чрносвитова.
Посвящается Василию Петровичу Черносвитову,
Альфреду Владимировичу Яблокову. – ОТЦАМ!
Увы! Мы будем публиковать отрывками и от первого лица. Слишком много документов, фотографий… Слишком многие интересы будут задеты… Только после нашей смерти все выйдет полностью. Если так решат те, кому эта книга завещана.
…Иван Борисович, как-то держа в руках письмо Фрейда, сказал: «Глупо пытаться переводить Кэрролла… Также глупо рассказывать свои сны!»
Сегодня меня озарило (минимум на Нобелевскую Премию!). И я сделал первый шаг дальше от Норберта Винера: информация имеет ссылки. Но имеет ли она носителя? Кто в состоянии отделить информацию от носителя? Нет, информация в чистом виде…
…Как-то держит Иван Борисович за угол письмо Фрейда, как нечто, к чему испытывает брезгливость, и говорит: «Во сне ничего нельзя познать. Во сне мы только узнаем. Невежды, кстати, путают узнавание с познанием: узнали нечто и думают, что знают. Отсюда столько нелепостей, иногда трагических…» «А как же самопознание? Оно тоже во сне невозможно?» – спрашиваю я. «Мы, Женечка, все о себе знаем. А то, что не знаем, не узнаем никогда!»
…Я вспомнил этот разговор с Галантом после своего вчерашнего ужасного сна, от которого до сих пор не могу прийти в себя! Сплю я без сновидений и вдруг слышу, что зазвонил мой мобильник, который я кладу рядом с кроватью. Я поднимаю трубку, заметив, что номер не отбился, значит, звонят с домашнего телефона, и спрашиваю: «Кто?» Незнакомый мужской голос говорит: «Неважно… Спишь?» Я отвечаю, что сплю. «Ну, спи, спи… Кстати, – спокойно продолжает незнакомый голос, – ты вот уже полчаса, как умер…». Сон мой как рукой сняло. Я даже присел в кровати: «Кто это? Что за шутки?» «Какие там шутки! Проводка в твоем пиратском домике замкнула, ты зашел весь в снегу, оголенный провод ударил тебе прямо в лицо. Умер мгновенно… Скорая и милиция уже уехали. Маринке сообщили – выехала. Шурка (соседка) никого к тебе не подпускает, голосит и причитает, какой ты хороший был сосед… Твои бывшие друзья набились в домик, и Юрка, и Бирюля, и Куприяновы… Да, ты спи, спи…». Я повесил трубку. Сердце колотилось (наверное, спал на левом боку). Встал, пошел в туалет, помочился. Лег в постель на спину и какое-то время смотрел в потолок. Не заметил, как уснул. Проснулся поздно. В соседней комнате спала Катя. Я сразу рассказал ей свой сон и даже, попросил (шутя?!) меня ущипнуть. Она сказала: «Интересно!» Вечером по плану у меня было провести из пиратского домика свет в юрту, чтобы я мог там работать, ибо темнеет рано. Заранее приготовил удлинитель. Только воткнул его в розетку, как случилось короткое замыкание. Провод начал гореть. Я испугался, что вспыхнет домик, но ничего не было под рукой, чтобы выдернуть удлинитель из розетки. К моему счастью, удлинитель сам перегорел и свет погас. Я выскочил из домика, и побежал к окну, что бы Катя выдернула из общей розетки вилку (свет на подсобные сооружения включается через общую розетку на кухне). В домик вошел с фонариком и увидел, что небольшой конец оголенного провода от удлинителя, недалеко от вилки, вставленной в розетку, свободно болтается, слегка покачиваясь. Замкнуло прямо у вилки, провод перегорел метром ниже…
Каким образом мы можем знать, что мы умерли?
«В реальности, даже если она моя
явь, нет ничего, что указывало бы на то, что
я жив и живу. Только в сновидениях мы
несомненно, живы. Да еще в собственном
самосознание».
(Tod. Ph. D., M., D.)
«Куда ты думаешь, Женечка, Фрейд поместил свое „бессознательное“? В яйца! Он сделал это еще, будучи студентом, когда рассматривал половые органы угря….» Иван Борисович рассмеялся, и лицо его расправило морщины, и сбросило привычное напряжение, помолодев лет так на десять. «А у женщин?» – с искренним любопытством спросил я, ожидая от Галанта очередную хохму. «Дальше Гиппократа Зигзаг не прыгнул! Конечно, в hysteria! Поэтому все его клиентки sum dementia hysteria. Или, как настаивал закоренелый враг СССР Уинстон Черчилль – feeble minded uterus!1». «Кстати, удивительная личность был Черчилль! У меня была возможность читать его труды в подлиннике. Черчилль не был расистом. Да и ученым он не был. Полагал, что англичане – великая нация – vigour andvirility of British society2 („The Feeble-Minded-A Social Danger“. Written in 1909), которой грозит вымирание. Черчилль дал Фрейду приют, несмотря на то, что евреев не любил. Он, конечно, не был полным антисемитом. Наверняка не сжигал бы нас в печах живьем, как Гитлер. Но считал евреев бунтарями, смутьянами, погубившим не одну империю, начиная с Римской и кончая Российской Империей. Но он также не любил индийцев („Когда только этот Неру сдохнет!“) – позволял он себе, государственному мужу, подобные публичные высказывания. Презирал китайцев за то, что мужчины носили хвостики! Негры и арабы были тоже у него не в милости. Признавался не раз, что его кидает в ужас представление о гибриде негра и араба!»
