– А я говорил нужно выбирать место ближе к камышам, – проворчал рыбак, выпуская пар изо рта.
– Не гунди, – рявкнул на него друг, посыпая лунку засохшей апельсиновой коркой. – Теперь другое дело будет.
– Это мы ещё посмотрим. Твои блогеры чего только не насоветуют.
Два приятеля сидели на середине озера с самого рассвета. За это время температура опустилась до минус десяти. Утреннее солнце нещадно слепило глаза, отражаясь от кипенно-белого снега.
– Я своей сказал, чтобы в интернете посмотрела рецепты для леща. Ну ничего, в «Ленте» купим по дороге обратно, – пошутил первый, поправляя усы.
Приятель не рассмеялся. Он аккуратно надевал замерзшими пальцами красного мотыля на мормышку. Рыбалка для него была делом серьезным.
Апельсиновая корка набухла и растворилась в лунке.
– Теперь пора, – сказал он шепотом, чтобы не распугнуть рыбу, и опустил леску. – За что-то зацепилось. Или лещ уже клюнул.
Второй стал наблюдать с интересом. Леска медленно выползала из-подо льда, крючок тянуло ко дну что-то явно тяжелее малька. Когда, наконец, улов был вынут из воды, из-за слепящего солнца приятели не сразу разглядели, что он из себя представляет. Даже сощурившись, скинули свои догадки на обман зрения.
Мормышка зацепилась за ржавые наручные часы, висевшие на отслоившейся от кисти коже.
Поезд притормаживает на конечной станции, поскрипывая колесами. Машинист объявляет, что мы прибыли в город-герой Москву. Утром мне позвонила тетя и звонко голосила в трубку: «Солнышко, зайчик, как это ты да в такой день одна, как мы с дядей Валерой можем оставить ребенка без праздника. Да, Валера? – в ответ он что-то неразборчиво буркнул. – Мы хоть посмотрим на тебя. Регина, собирайся, это не обсуждается».
Они живут не в столице, а в городе-спутнике, куда ехать от вокзала ещё час на автобусе. Деньги на билеты переслала мне тетя. Моей стипендии едва ли хватило бы даже на такое жалкое путешествие. Копить последнее время не получается – почти всё уходит на видеоигры и шоколадные шарики с молоком. Я так и не научилась экономить, когда осталась одна.
С тех пор, как умерла мама, прошло полгода. Как помню, стояла середина июля. День похорон был липкий и знойный, приходилось париться в черном байховом платье под палящим солнцем. Из родственников пришли всего три человека: мамина сестра, её муж и маленький сын. Когда мы прощались, я была уверена, что больше их не увижу.
Поездка к тете выходит очень глупая, повсюду нужно успеть забежать в последний вагон. Не так я привыкла проводить 31 декабря. Раньше всё было иначе. Просыпаешься в полдень, завтракаешь конфетами из праздничного набора, весь день пускаешь слюни на мамину стряпню и только за полночь наедаешься до отвала. После пира лениво разворачиваешь посылки от Деда Мороза. Каждый год мать мне дарила ежедневник, в котором я кропотливо записывала всё, что со мной происходило на протяжении 365 дней, всё, о чем болела моя детская душа. Мама верила в китайский гороскоп, поэтому в год желтой собаки мне доставался желтый дневник, в год серебряного дракона – серебряный. В этом году я куплю себе его сама.
На перрон белым покрывалом ложится искристый снег. В Москве холоднее, чем в родной Твери, или час уже поздний, перевалило за десять вечера. Выхожу из поезда и тут же промерзаю до костей. Зря я надела такую короткую юбку. Прохожие, укутанные с ног до головы, озираются на меня, как на диковинку. Смеются про себя и думают: «Куда же смотрели её родители?».
Мой вагон был наполовину пуст. Неудивительно. Не каждый согласится трястись в плацкарте в канун Нового года. Немногочисленные пассажиры быстро разбредаются в разные стороны, как тараканы. Я пытаюсь от них не отставать.
Вдруг в бурном людском потоке меня что-то тормозит.
– Куда так прешь? – говорит врезавшийся в меня мальчишка лет девяти. – Не подскажете, сколько время? – неожиданно меняет он тон на более любезный.
– Десять ноль пять, – говорю я, достав из кармана телефон.
– Спасибо, – улыбается мальчик и убегает прежде, чем я успеваю поинтересоваться, где его родители.
До автобуса остаётся ещё полчаса. Думаю напоследок забежать в вокзальный ларек, чтобы купить конфеты своим родственникам в благодарность за их великодушие. Выбор магазинов невелик. Почти всё закрыто, площадь опустела, фонтан, вокруг которого обычно толпятся приезжие, одиноко стоит, до краев заполнившийся снегом. В одном из ларьков в переходе тетенька листает журнал, я подхожу и рассматриваю витрину. Женщина косится на меня из-под очков, а затем приоткрывает окошко, чтобы проворчать: «Девушка, через 5 минут я закроюсь, долго глазеть будете?». Клиентоориентированность у неё хромает.
– Мне «Бабаевские», – говорю я и принимаюсь рыться в рюкзаке, но молния заедает, кошелек не вытаскивается со дна, я начинаю явно раздражать продавщицу.
– Девушка-а, – напевно произносит она.
Нервно улыбаясь, вытаскиваю купюру и просовываю в окошко. Руку обдает жаром. Разница между улицей и маленькой комнаткой градусов 40. Кладу на землю разворошенный рюкзак, чтобы взять коробку конфет. Не успевает женщина договорить «С Наступающи…», как вдруг её глаза округляются и увеличиваются до размера чайных блюдец.
