В глубоком-глубоком Тридевятом.
I
Утро, раннее утро! Как прекрасно это явление природы, как чист воздух, как сладок аромат душистых трав, как прекрасно пение птиц в тишине уже уходящей ночи. И вдвойне, нет, втройне, или, ну, ладно, неважно, оно прекрасно, если это все происходит в Тридевятом Царстве.
Наступил рассвет. Утро было тихим, только птичий звон нарушал тишину, и легкий ветерок играл зеленой листвой на деревьях и кустарниках леса.
Ходоки шли вдоль опушки леса, еле переплетая ногами. На разговоры не было сил. Надеялись найти какое-нибудь жилье, где можно будет заработать себе на пропитание.
Червень (июнь) выдался теплым и сухим. Ходоки неспешно плелись по тропе, изредка останавливаясь на отдых.
Свернув на обочину в очередной раз, чтобы перевести дух, женщина толкнула локтем мужчину:
"Смотри, что это?"
– Где? – промямлил мужчина.
– Вон же, смотри! – показала рукой на сверток из тряпок. Они подошли к свертку и тихо, не спеша стали его разматывать.
– Боже Всемогущий Род, это же дитя!
– Что делать-то будем? А? – спросила женщина, обращаясь к мужчине.
– Сам не знаю, что. Давай бросим, пока не видит никто и пошли отсюда скорее.
– Дурень, – ответила женщина, – его и так уже бросили. Давай лучше посмотрим, кто это мальчик или девочки?
Спешно начали разматывать и развязывать младенца. Женщина грязными руками, развязав последний узел, произнесла: "Мальчик, это мальчик!".
– Ну и куда его, что делать будем? – начал нервничать мужчина.
– К Яге снесем, – прошептала женщина, пеленая обратно ребенка.
– Она здесь неподалеку живет. У нее и оставим.
– А что ей скажем?
– Как есть, так и скажем.
На том и порешили. Женщина взяла на руки ребенка, и они пошли на Кудыкину Гору.
Шли недолго, а может и долго, кто знает. К Бабе Яге дорогу не запомнить, она сама тебя ведет и когда надо выведет. Прошли дубы-колдуны, перешли через Калинов мост, перебрали через ведьму-речку, у черного камня повернули направо, и вышли на опушку, так называемую Кудыкину Гору.
На опушке стояла избушка на курьих ножках.
– Пришли, – прошептала женщина, не сводя глаз с избушки.
– Избушка, избушка, повернись к лесу передом, а к нам задом. Мы с добром, а не со злом издалече мы идем, да услышит меня Род, а может и все наоборот.
Женщина низко поклонилась, и избушка начала разворачиваться.
Тяжелый скрип усталости старой избы наводил ужас на ходоков, а по телу бегали мурашки от страха.
Избушка развернулась и наступила минутная тишина. Но вот открылась дверь и вышла к ним Баба Яга.
– Ну, говорите, с чем пожаловали?
– Мы к тебе, Яга, – сказала женщина и протянула ей сверток.
– Что это?
– Дитя.
– Кто, – еще больше удивилась Яга, – дитя? откуда оно у вас?
– На обочине нашли. Мы ходоки, ходим по Тридевятому Царству, где поработаем, там на хлеб и заработаем. Шли по тропе, свернули на обочину передохнуть, а там сверток лежит. Развернули, а там дитя. Куда он нам, сами без жилья и вся жизнь в дороге, вот и решили его к тебе снести, – как бы оправдывалась женщина.
– Врешь ты все, – пробормотала Яга, – твое дитя. Вижу, вижу твою грязную душонку. Крутишь, крутишь, не раскрутишь, а обманешь – камнем станешь.
– Ты что, Яга? Да разрази меня Громовержец!
Мужик молчал и стоял как вкопанный. А Яга продолжала:
– Если обманешь, камнем станешь.
И стала кружить женщину, что та сама уже начала сомневаться, что нашла ребенка. Еще немного и женщина согласилась бы, что сама родила ребенка, но тут Яга замолчала, аккуратно взяла дитя и направилась к избушке.
«– Ждите здесь», – сказала Яга и скрылась в избушке. Через некоторое время Яга вышла, подошла к ходокам и протянула им сверток, в котором было половина каравая и две пареные репы.
– Обратно дорогу найдете сами, да поспешайте, а то скоро стемнеет, – почти неслышно проговорила Баба Яга.
Избушка зашевелилась и начала поворачиваться в обратном направлении. Ходоки рванули с места и не чуя ног, скрылись в лесной чаще.
Яга зашла в избушку. Она аккуратно положила дитя и распеленала его. Приготовила воду, нагрела и помыла малыша. Сварила зелье в чане и трижды окунула ребенка и произнесла:
– Никита, даю тебе имя!
– Никита! Имя – твой оберег!
– Никита, Никита, Никита!
Вечерело. Яга уложила Никиту, а сама стала ворожить.
Взяла чан, в котором купала малыша, насыпала щепоть болотной травы, положила листья лесной полыни и добавила сухого порошка корня бузины. Все забурлило.
– Покажи-ка мне, зеркало, обратное отражение. Расскажи-ка мне, зеркало, где та дорога и та обочина, где лежало дитя, и кто видел?
В чане жидкость позеленела и в отражении Яга увидела дитя, лежащего на обочине дороги и…
– Шиш? А-ах ты, прокаженный, а-ах ты, душонка гнилая, лапоть плешивый, я тебя, ух!
Яга стала быстро собираться в дорогу. Накинула на себя безрукавку, села в ступу, прихватив метелку и через печь вылетела в трубу. Она направилась к куме – Кикиморе-болотной. Преодолев некоторое расстояние, приземлилась у гнилого пня, возле заросшего болота.
Яга медленно вылезла из ступы, осмотрелась.
– Ну, где ты, кума? – вполголоса позвала Яга.
– Чего тебе, кума? – откликнулась из камышей Кикимора, – чего кричишь, нет здесь никого, а я не глухая. Ишь, разоралась, у себя там кричи, а здесь нечего. Вот прилетают и начинают шуметь, – продолжала ворчать Кикимора.
