Быстрым шагом Омела шла по белоснежному коридору клиники. Крепко прижимала руку ко рту, стараясь не расплакаться. При всех не хотелось. Столько раз сдерживалась, терпела, а сейчас совершенно обессилела. Не сдалась, но от ускользающих сквозь пальцы последних песчинок надежды становилось не по себе. Как загнанный в угол зверек, она готова была рычать, скулить и выть на луну, но какой в этом толк…
Единственный родной ей человек, ее брат, медленно умирал в этих стенах. Пару минут назад лечащий врач сказал, что жить ему осталось не более трех месяцев. Вынужден был сказать, потому что Омела настояла на том, чтобы он рассказал правду. Даже угрожала. Демонстративно уселась на стул и поклялась никуда не уходить, пока не услышит окончательный вердикт. Она знала, что ее больше никто не пощадит. Знала, что в этот миг прощается с планами и мечтами. Но этого не избежать. Увы!
– Не больше трех месяцев… Сожалею. Готовьтесь…
Раздраженная фраза доктора повисла в воздухе, зазвенела в ушах, никак не желая доходить до сознания.
– Как три месяца? – сипло спросила Омела. – Что вы такое говорите?.. Выход ведь есть… Его надо только найти…
– Увы…
Омела резко встала с оккупированного несколько минут назад стула. Голова закружилась, но она даже не обратила на это никакого внимания. Не прощаясь, покинула ординаторскую. Больше говорить было не о чем. Она спешила покинуть клинику, несмотря на то, что ранее пообещала брату заглянуть еще раз…
Не понимала, куда шла. Просто шла. Мыслей не было. Одна сплошная тупая боль, от которой никуда сбежать не получится. Никита умирает…
Вышла, глубокими вдохами хватая воздух. И вдруг увидела небольшое здание часовенки, расположенной на территории клиники. Словно кто-то потянул за рукав, подтолкнул войти. Когда она в последний раз была в храме, не помнила. В глазах стояли слезы.
Перед входом перекрестившись, осторожно вошла. Внутри не было никого. Мирно горели свечи, изредка колыхалось пламя, плавными волнами отражаясь на стенах. Тишина и спокойствие. Мудрость, сгущавшаяся веками. Возможно, прямо сегодня здесь будут кого-то отпевать, провожая в последний путь. Осторожные корявые мысли о том, что и ей вскоре предстоит отстоять панихиду, прокрались в сознание. Надо готовиться… К чему? И как вообще к этому можно подготовиться? Купить гроб и поставить в коридоре собственной квартиры? Запастись свечами и платочками? Принять смерть, как должное? Самолично пригласить ее войти? Принять то, что противоречит всем ее жизненным принципам?
Омела огляделась и поежилась. Может, она себя обманывает? Может, пресловутое провидение привело ее сюда, чтобы она поняла для себя что-то очень важное? Сделав глубокий вдох, девушка устало закрыла глаза. Воображение нарисовало картинку, как сверху на нее льется светлым дождем некое молчаливое благословение. Но оно будто взамен… ее смирения. Смирения со всем происходящим, что снизошло на нас с неба и туда же должно вернуться. Рождение – смерть. А между этими двумя понятиями что-то неосязаемое и, увы, почти потерявшее ценность. Из-за того самого смирения.
Как же можно смириться, когда близкий человек неизлечимо болен? Как смотреть ему в глаза? И до последней минуты сохранять бодрость духа, чтобы не омрачить как песок утекающее сквозь пальцы время? Как продолжать внушать надежду, если у тебя самой ее уже почти не осталось? Где взять силы?..
Омела смотрела на святое распятье и старалась сдерживать слезы. Тот, кого распяли, смирился со своей участью. Не боролся, не спорил, не осуждал. Просто нес свой крест так, как того требовали обстоятельства. Как и она. Из последних оставшихся сил. Но должна ли она учиться такому смирению? Или чему-то еще?..
Нужно помолиться. Попросить. А она даже не представляет, как это делать. Никто не учил. Не требовалось раньше. Всегда полагалась на науку, на здравый смысл. И верила в одно – безвыходных ситуаций не бывает. А теперь…
Нельзя сказать, что девушка была атеисткой – крестик ей все же кто-то когда-то надел. Но разве молитва поможет? В конце концов, неужели Бог сам не видит, что им нужна помощь? Так зачем понадобилось ее обращение к небесам? А если там, наверху, все давным-давно решено? И ничего нельзя уже изменить… Или все же можно?..
Сложив три пальца, поднесла руку ко лбу…
Резко захлопнувшаяся от сквозняка дверь заставила оглянуться. В часовне по-прежнему никого не было. Часть свечей задуло. От фитилей заструился кривоватый серый дымок, как-то неприятно пахнув на Омелу.
Нет. Стоп. Не надо.
Вдруг откуда-то явилось четкое осознание, что она справится с ситуацией. Не знает, как, но справится. Брат выживет. И совсем не пора теперь опускать руки. Только не сейчас! Когда он больше всего нуждается в ней.
Девушка развернулась и, нервно вытирая слезы, покинула часовню.
К черту смирение! Она будет бороться за жизнь брата! И победит! Чего бы это ей ни стоило!
Выход есть. Его только нужно найти…
