Четверг хорош уже тем, что за ним неизбежно следует пятница, в сопровождении долгожданных выходных. Сентябрь-месяц неплох также, ибо во второй его половине лето хоть и считается «бабьим», до зимы, однако, далеко. Полседьмого утра – время замечательное, если утро это солнечное и если, разумеется, у тебя нет ощутимых неприятностей. Причём слово «ощутимых» здесь ключевое, так как рутинные неурядицы Антон Климов старался из себя вычихивать, что, в общем-то, неплохо ему удавалось.
В однокомнатной квартире Антона царили чистота и такой порядок, поддерживать который способен был лишь замшелый зануда. В комнате, довольно просторной, располагались книжные полки, письменный стол со стулом и раскладной диван. На подоконнике, в горшке, произрастал полуметровый густой можжевельник, а в крохотной прихожей помещался одёжный шкаф. Ванна и туалет были, увы, раздельные. Телевизор, практически невключаемый, примостился на кухне, где газовая плита, холодильник и посуда сверкали, как… Впрочем, о тяготении Антона Климова к чистоте сказано было выше, в остальном – кухня как кухня.
Итак, солнечный сентябрьский четверг, полседьмого утра. Антон почистил уже зубы, проделал дыхательные упражнения и стоял теперь, одетый лишь в плавки, перед комнатным можжевельником с лейкой в руке. Можжевельник, казалось, трепетал в предвкушении поливки, и Антон одарил его понимающей веснушчатой улыбкой.
– Не попрошайничай, Джеймс. Веди себя пристойно. – Молодой человек оросил кустик водой из лейки. – По-моему, Джеймс, твой интеллект заметно вырос.
Можжевельник с этим не спорил. Антон прижался щекой к влажным его колючкам, на мгновение замер, затем приступил к гимнастике, описать которую… Чёрт знает, что он вытворял.
Росту Антон Климов был среднего (метр семьдесят пять), мускулатуру имел не слишком рельефную, но его гибкое, без единой жиринки, тело напоминало стальную пружину, когда он, будто на батуте, подпрыгивал, касаясь рукой потолка, и на полу выполнял каскады кувырков назад – вперёд, когда крутил сальто в воздухе и, мягко опустившись на ладони, прошагал на руках из угла в угол, а затем, впрыгнув на подоконник, ласточкой пролетел на разложенный диван, где перевёл инерцию полёта в очередной кувырок, и потом…
Потом на письменном столе зазвонил телефон. Переведя дух, Антон снял трубку. Его кудрявые светло-русые волосы потемнели от пота.
– Антон Алексеевич, это вы? – послышался из трубки суровый женский голос.
Серые глаза Антона Климова уперлись в потолок, веснушки его сгруппировались возле носа, а губы, по-детски пухлые, дрогнули в улыбке.
– Допустим, это я. Что дальше?
– Как почивали, Антон Алексеевич?
Антон почесал ногой ногу.
– Мам, прекрати. Я просто замотался.
– О-о, ты меня узнал!
Молодой человек хохотнул:
– Мам, короче. Я на работу опоздаю.
– Если короче, – суровость в голосе матери возросла, – сегодня мы с папой ждём тебя к ужину. Есть разговор.
– О чём? – насторожился Антон. – Надеюсь, не о том, о чём я думаю?
– Придёшь – узнаешь. До вечера. – Из трубки раздались короткие гудки.
Антон задумчиво положил трубку, взглянул на часы и волевым усилием продолжил гимнастику. Стоило ему, однако, войти в ритм прыжков и кульбитов – тренькнул звонок в дверь. Чертыхнувшись, Антон пошёл открывать. Он посмотрел в дверной «глазок», щёлкнул замком и, встав на руки, засеменил в комнату. Вслед ему зарокотал мужской бас:
– Вообще-то, я на минуту.
Кувыркнувшись, Антон встал на ноги.
– На полминуты, – уточнил он.
Короткостриженый брюнет, ростом под два метра, пожал богатырскими плечами.
– Могу и не заходить.
– Это будет не учтиво, – мотнул головой Антон. – Зайди.
– О’кей. – Богатырь снял модельные туфли. Он был в чёрных брюках, в белой сорочке и при галстуке. Пройдя в комнату, он пророкотал: – Ты заглянул бы к Светке моей…
– А здороваться кто будет? – Веснушки Антона собрались в усмешку. – Вваливается, понимаешь, как троглодит.
Богатырь изобразил поклон.
– Здрасьте всем.
– Кому это, всем? – нахмурился Антон. – Конкретней.
Визитёр испустил вздох.
– Ну, достал! – Приблизившись к можжевельнику, он дурашливо произнёс: – Привет, Джеймс! Какая встреча!
– Сева, не ёрничай: Джеймс обидится.
Здоровяк поднял вверх руки.
– Больше не буду. Так ты к Светке заглянешь?
– На фиг?
– Мастит всё-таки…
Антон фыркнул.
– Жена твоя, Всеволод, здорова как бык.
– Слушай, Антоха, всё же она грудью кормит. Мало ли… Что ты лыбишься, как засранец? Зайди, Антох, для моего спокойствия. Трудно тебе, что ли?
– Перекувырнись. Через голову два раза.
Сева потёр волевой подбородок.
– Лучше я ломик согну. Не прокатит?
Антон мотнул головой.
– Кувыркнёшься – зайду.
Сева со вздохом закинул на плечо галстук. Затем присел и худо-бедно перекувырнулся дважды, едва не упёршись в итоге лбом в стену. Антон пожал ему руку:
– Сделка завершена.
Тут раздалось деликатное гавканье, и в комнату ступила огромная немецкая овчарка. «Не захлопнул дверь, тормоз!» и «Ну, блин!» одновременно произнесли приятели. Овчарка будто наслаждалась произведённым эффектом. Сева глянул на неё в упор:
– Я ж тебе ждать велел. Дура.
Собака, вильнув хвостом, пытливо уставилась на Антона. Тот покачал головой:
