Евгений Иванович Дубовицкий не спеша шёл по коридору громадного и красивого дома. Сейчас, когда закончились долгие часы приёма, и посетителей уже не было, можно было полюбоваться внутренним убранством этого не то что бы дома, а истинного дворца. Это здание, возведённое самим Баженовым для виноторговца Ивана Пашкова, выглядело и сейчас для Евгения Ивановича невероятным. Даже по тому, как было поставлено к Кремлю, не передом, а в общем -то, задом… Главный Вход в усадьбу был со стороны Староваганьковского переулка, а ведь строение копировало собой древние римские базилики, только вот, креста над куполом Большого дома не доставало… А затем, после пожара 1812 года дворец был выкуплен и восстановлен, а в правление государя Александра Второго Румянцевский музей переехал в Москву, где открылся для публики в 1862 году. Картинная галерея, этнографическая коллекция Лисянского, и прекрасная библиотека графа Румянцева, нашли своё новое пристанище в этом дворце.
Несколько библиотек, расположенных одна за другой, составляли это обширное книгохранилище, занимавшее большую часть зала и коридоров нижнего этажа. Число находящихся в этом доме книг доходило аж, страшно подумать, до полумиллиона томов. Чиновник проходил мимо непрерывной стены книг, аккуратно уложенных и расставленных в ясеневые стеллажи. Да, именно ясеневые, а не дубовые, как напридумывали себе люди несведущие, но как бы всё знаюшие и любящие всё судить. От таких надо сказать, бывало больше всего беспокойства, ему, дежурному чиновнику от Министерства Просвещения. Вздохнул тут для солидности, хоть никто этого и заметить не мог ни оценить по достоинству. И то, часы посещения в Румянцевском музее уже окончились, и был он один.
А служил ведь здесь Евгений Иванович, уж не много ни мало, а целых пять полных лет, и всё не мог привыкнуть к такой массе нагроможденных, сжатых переплётами и прошитых невероятных человеческих мыслей. И то, поглядишь на всё это, на такое чудо невероятное, аж в пот бросает, как опять подумал чиновник. Представлял тоже иногда, как трудится иной писатель над своим столом, скрипит железным пером по бумаге, лежащей на зелёном сукне, размышляет, и старается довести свои глубокие мысли до прихотливого и избалованного читателя.
Поэтому не всегда любил господин Дубовицкий присутствовать в публичном читальном зале, заполнять формуляры и выдавать книги обычным посетителям. И вправду, в основном эти господа просили какие-то справочники, ведомости, или подшивки газет. То, что не имело и не имеет отношения к истинной мудрости. Посмотрят, запишут унылые столбцы цифр в свои коленкоровые тетрадки, или того пуще, в блокнотики, и уйдут. Мало кто мог оценить все эти богатства Истинного века Просвешения, наступившего в России. Нелюбопытные, нелюбознательные господа, в общем-то и целом, к их собственному несчастью…
Не считал он их достойными этого храма науки и словесности, подлинной сокровищницы Знаний. Подобной, уж никак не менее, а самому Александрийскому Музеону, пострадавшему от рук фанатиков. Иногда Дубовицкий представлял сподвижником легендарной Гипатии, женщины-математика, служившей в Музеоне. И уж он то, без сомнения, разогнал бы преступную чернь своим посохом мудрости, а может быть, и даже обычной палкой, как бродячих собак. Не дал бы свершится такой преступной дикости, как гибель Гипатии, да и сожжению ценнейшей библиотеки. Но тут, чиновник опять вздохнул, и пошёл дальше, пока забыв о своих красочных и несбыточных мечтаниях. Надо было продолжать установленный распорядком обход. А то мало ли, что, и случится модет. А пуще всего берегли собрание от пожара.
А в библиотеку посетители входят либо с главного входа, с Старо-Ваганьковского переулка, либо со стороны Знаменки. Здесь и оставляют пальто, шубы да трости, приличествующие достойным господам. Затем уж идут далее, чтобы соприкоснуться с этими сокровищами духа, культурно и с любовью уложенными, такими как он, невидный и незаметный чиновник Министерства Просвещения. И то, смотрел и не раз, на приходивших в Музеум прекрасных слушательниц Высших Курсов, этих приятных и таких недоступных для него девиц. И то, кто он такой, что бы добиться взаимности? Бедный чиновник, квартирующий в скромной квартирке, здесь же, в служебных корпусах их музеума. Тут даже слегка он загрустил, и поправил петлицу форменного мундира.
Тут, правда, Дубовицкий остановился, ему показалось, что дверь хлопнула. Поднял глаза, а на него так строгонько посмотрел с собственного портрета его Сиятельство граф Румянцев, изображенный в фельдмаршальском мундире, при всех орденах и регалиях. Боковые стены лестницы тоде были украшены больщими картинами. Одна из них изображает въезд Екатерины Второй в отвоеванные у Турции земли. Рядом висела картина, изображавшие маневры короля Фридриха Второго Прусского. На верхней площадке лестницы стояла неизменная бронзовая статуя Актеона, работы скульптора Мартоса, словно охранявшего вход. Здесь и были две двери. Вход направо вёл в читальный зал, а налево-вход в книгохранилище.
