«Вы не в ответе за то, что родители сделали с вами в детстве. Но в ваших руках изменить свою жизнь сейчас»
– Чё ты жопу свою греешь на диване? Встал и пшел на улицу! Нехуй сидеть с настроенными локаторами и вслушиваться в разговоры взрослых, – влетел ко мне в зал разъяренный отец, когда я сидел в нашей съемной комнате на краю дивана и загнанным взглядом пялился в старый еле дышащий потертый черный ящик «Шарп», где показывали мультик «Скуби-ду».
Стоило ему ворваться в крошечную комнатушку, расположенную в занюханной общаге, я от испуга вздрогнул и выронил из рук перемотанный скотчем пульт на пол, покрытый драным и прожженным линолеумом.
Громко сглотнул и неосознанно нервным движением одернул край черной затасканной футболки, во все глаза вытаращившись на батю.
Можно было бы допустить в своей голове, что его случайно укусила какая-то бешеная муха, но… но не муха, а змей. Зеленый. Ядовитый. Снова эти недоумки нажрались до усрачки. Он и его шакалы-друзья, живущие через стенку от нас. А это означало только одно: сейчас начнутся воспитательные меры. Особо жестокие. Ну для меня точно, так как уже в данный момент удавка ускоренно затягивается на горле только от одного стеклянного неподвижного взгляда серых глаз.
Последнее время я часто задаю себе вопрос, почему… почему у него глаза серого цвета, а у меня – темно-карие, почти черные. Даже у нее были лазурного, словно цвет неба в ясный теплый день.
– Пап… – резко осекся в тот момент, когда отец подскочил ко мне и с размаху отвесил такой громкий подзатыльник, что голова отлетела вперед, а в глазах заискрила рябь, вызывая позыв тошноты от голода.
– Сучонок, сломай еще пульт! Ты ни одной копейки не заработал, чтобы иметь моду ломать тут хоть какое-то барахло, – брезгливо с ором упрекнул, нависая надо мной.
«Полная жопа», – подумал про себя и зажмурился на секунду.
– Я не хотел. Я ничего не слышал. Правда. Я смотрел му…
– Заглохни! – пьяно перебил и сцапал меня сзади за ворот футболки, тем самым спереди ощутимо натягивая до треска ткани горловину, впившуюся в мою кожу. – Я сказал, пшел нахер отсюда, и чтоб глаза мои тебя не видели, ублюдок малолетний! – припечатал пенделем, вышвырнув из комнаты. – Щенок, вздумал еще мне перечить! Кто ты-ы-ы? – одержимым ором тянул заплетающимся языком и угрожающе вращал глазами, возвышаясь надо мной, когда я валялся на коленях после его пинка. – Ты кто, чтоб варежку свою разевать на меня, выблядок?! Запомни! – схватил меня за скулы, скрещивая свой пустой, безжизненный взгляд с моим злым, но отсутствующим, шибая в нос своим мерзким перегаром вперемешку с тухлятиной, которая зловонием намертво въелась в стены этой гнилой общаги. – Ты ничтожество! У тебя нет и никогда не будет своего слова! Ты тряпка! Грязь! Вонючая грязь из-под моей подошвы, – с размаху безжалостно ударил ладонью по лицу, заваливая на немытый затоптанный пол в этом сарае. – Ты никто! Ты даже ничто!
Ударил по больному. Всякий раз ему удается сбить меня с ног и чайной ложкой режуще выковыривать сердце.
Сжал челюсть, опустил глаза и шмыгнул носом, как пацан. Как мелкий шестилетний пацан, за все эти годы так и не узнавший, как себя вести с человеком, который не имеет власти над своими действиями, но имеет огромное желание откусить своему ребенку голову. Наверное, своему… До сих пор мне верилось, что я его сын. А вот хотелось бы… но это уже другой разговор. В этой жизни нам обоим не повезло с её сценарием. У бати, как оказалось, не тот сын. С горшка с грешком. А мне бы, чего таить, хотелось совсем другой жизни, хотя… я и не знал другой… не знал иную сторону медали. Но одно хорошо зарубил себе на носу, что в такие моменты нужно затолкать язык в жопу и молчать. Один неверный поступок, промах, и он, не постеснявшись, в легкую забьет ногами. Безобидные ошибки могут повлечь за собой серьезные последствия, которые я уже не раз проходил, проживал, а после вставал, отряхивался и шел дальше, но всегда был начеку.
– На улице уже ночь, – моя глупая и бессмысленная попытка вразумить отца, так как данный факт никогда его не останавливал. – Куда я пойду?
– Катись к черту, сукин сын! Вшивый молокосос, – со жгучей ненавистью жестко вцепился мне в шею пальцами, от которых фонило табаком, чтоб выбросить за порог, как законченную мразь.
Гнилье, которое числилось закадычными друзьями-собутыльниками, ржало в кухне и выкриками раздавало советы по воспитанию дармоедов, сидящих на шее своих родителей или, как бы обо мне сказал сосед Васек, «не пришей кобыле хвост». Другой – Саня, квартирант сверху – оповестил, что вернулся из магазина, указывая на бутылку водки в руке и упаковку пельменей на всю дружную компашку, вовремя успев посторониться в дверях и проследить за моим полетом на лестничную площадку, откуда я кубарем покатился вниз, не придавая значения, как оглушительно громко за мной хлопнула входная дверь.
По истечении короткого времени успокоив в подъезде загнанное дыхание вкупе с пустившимся в галоп сердцем, эхом отдающимся среди гнетущей тишины в пустом пространстве, двинулся на улицу. В теплой ночи невидящим затуманенным взглядом, словно мне впервой, медленно брел вдоль пустой улицы, не зная, куда себя деть, куда податься.
