Если вы, уважаемые читатели, немножко интересуетесь миролюбивой внешней политикой России, но не желаете ограничиваться строгими сообщениями пресс-службы МИД РФ, если вам невмоготу страстные эмоциональные дебаты политологов и депутатов, бурным потоком низвергающиеся с экранов и репродукторов с утра до вечера, а к тому же если вы хотели бы узнать о буднях отечественных дипломатов – дня сегодняшнего и недавнего прошлого – чуть-чуть побольше и подостовернее того, как жизнь их и работу изображают «мыльные оперы» государственного телевидения, то, возможно, есть смысл взять в руки эту книжку.
В 2015-м году, возвратившись из последней загранкомандировки и испытав горечь отставки, я опубликовал объёмные, аж на 528 страниц убористым шрифтом, воспоминания о долгой, длиной в 43 года, дипломатической жизни. Назывались они «Трусцой по мидовским дорожкам». Их перевели на немецкий и издали в Германии, с которой связана основная часть моей биографии. Это было искреннее объяснение в любви родному МИДу и дипслужбе нашего государства, но признание по Лермонтову: «Люблю отчизну я, но странною любовью…» От других мемуарных изданий сочинение моё отличала необычно высокая степень откровенности, а она, как вы, наверное, догадываетесь, никогда не была в почёте ни на столичной Смоленской, ни на всех других площадях нашего замечательного, дорогого сердцу отечества. В укор мне поставили «ну слишком уж субъективные» оценки отдельных фактов и некоторых действующих лиц моей дипломатической эпохи.
Друзья, которым книжка та скучной не показалась, уговорили продолжить пробу пера. Я последовал этому совету, но теперь уже не в документальной, а в художественной форме. Так что в отличие от первого опуса с реальными событиями и именами ныне я торжественно заявляю: всё, излагаемое ниже (за исключением крошечных главок в конце о периоде моей жизни, предшествовавшей службе в МИДе, которые творчески заимствованы из вышеупомянутой книжки воспоминаний), следует рассматривать как сплошной вымысел, плод фантазии автора, не имеющий под собой никаких оснований, кроме как четырёх десятилетий бега трусцой по мидовским дорожкам. Совпадение же или сходство фамилий некоторых персонажей с существующими на самом деле видными фигурами советской и российской дипломатии надлежит считать исключительно случайным.
«При-ни-ма-ем почту!» Добродушный голос Ивана Колодяжного звенел как всегда серебряным колокольчиком. Из всей команды дежурных комендантов этот рослый парень нравился Глафире Игнатьевне больше других. Не чета вечно смурному, ершистому Аркашке Суркову, любителю поживиться за чужой счёт, или простосердечному, но хитроватому Лёньке-брательнику, получившему прозвище за пристрастие именовать всех, кроме старших дипломатов, «брательниками» («Брательник, сигареткой не угостишь?», «Брательник, дай взаймы до получки»). А про других и говорить не пристало. Не те нынче пошли стражи-дозорные наши, явно не те. Разве можно чувствовать себя спокойно внутри посольской ограды, коль ночные дежурные норовят вздремнуть на боевом посту? Как их на должности-то такие серьёзные отбирают? Куда смотрит офицер безопасности?
Впрочем, заведующая канцелярией, дородная, в продвинутом возрасте, но молодящаяся дама, по стажу работы в мидовской системе превосходившая любого сотрудника посольства, включая его предводителя, питала недоверие и ко всем остальным сослуживцам. Если бы директором была она, то решительно и немедля разогнала бы две трети персонала. Распоясались, вольничают, дисциплины никакой, не знают, черти, как вкалывали на службе лет двадцать назад, не испытали на себе крутизну некогда бытовавших требований. Ушли, к сожалению, в прошлое те времена, былинные времена… А сегодня всё катится по наклонной, надёжных работников можно пересчитать по пальцам: раз-два и обчёлся. Среди передовиков, конечно, и Колодяжный. Поэтому когда крепкие руки бережно опустили объёмное пластмассовое корыто на широкий стол перед входом в машбюро, завканц не могла сдержать одобрительной улыбки: «Спасибо, Ваня, заждались. Проверил, надеюсь, тщательно, ничего не взорвётся? Иди, дорогой, отдыхай после ночной смены».
Короб, до отказа набитый письмами и бандеролями, теперь предстояло кропотливо рассортировать, как это делалось Глафирой Игнатьевной изо дня в день. Процедура сия особых хитростей не содержала. Поступившую в посольство корреспонденцию надлежало просто-напросто разложить по ячейкам на длинной многоярусной полке, дабы каждый из сотрудников мог, не опасаясь за утрату строго оберегаемой конфиденциальности, взять в руки адресованное лично ему послание. В самой канцелярии вскрывали отправления только на имя посла да те, на которых не значилась конкретная фамилия получателя. Через пару дней государство пребывания собиралось встречать Рождество, а следом за ним Новый год. В здешней заграничной жизни у каждого из дипломатов великой страны были свои предпочтения. Одним кое-что нравилось, другим не нравилось многое, третьи категорически отвергали почти всё. Но абсолютное большинство объединяла любовь к этому замечательному времени года, когда чёрно-белые будни каким-то волшебным образом неожиданно превращались в разукрашенную цветными огнями сказку. Родина, забывшая про Рождество, предложить своим гражданам такие чудеса пока не могла.
