«Два сердца столицы»
(рекламный лозунг Московского метрополитена)
У столицы два сердца,
Хладно и горячо.
На большой кольцевой
У девчонки через плечо
Изучает Ландау
Её долговязый друг.
У столицы два сердца,
И каждое – полный круг,
Искроносная, снежная,
Явственная броня.
Защищает курьеров, старушек,
Тебя, меня –
Друг от друга включительно…
Впрочем, лишь до поры,
Ибо всё – кутерьма
Снега, санок и детворы.
У столицы два сердца,
Алым и голубым
Спозаранку расцвечены:
Нежный январский дым
И малиновых окон
Сигнальные зеркала
Вопрошают пространство:
Зима ли, любовь пришла?
Отвечаю рассеянно:
Это одно, одно.
У столицы два сердца,
И третьего не дано.
А дано – лёгкий шаг,
Перемахивающий порог,
Снег на варежке,
Несерьёзный как сахарок,
Монализовская улыбка
Лепного льва,
Золотая сосулька,
Подтаявшая едва…
Нет прямее пути,
Чем по замкнутому кольцу.
Выбирай: голубой
Или алый тебе к лицу?
Тосковать, миловать,
Тайным именем называть?..
У столицы два сердца,
А третьему не бывать.
Спит июльское сердце и целое царство спит.
В чистом поле вдали чей-то спутник сияет, сбит.
Спит, мерцая неоном, за речкой стеклянный лес.
Над вратами вопрос: «А зачем ты сюда полез?».
Ну а как же – любовь на излом испытать в раю!
В ноябре мне шиповник скажет колкость свою:
«Отцветая, острей наточилось веретено,
Просыпайся от дрёмы, царевна наоборот.
Вот твоя капля крови, а вот твой весёлый рот –
Расколдуй своё синее спящее Строгино».
В голубое стекло залетает стальной Финист
Вражий-Сокол – ну там, где стеклянная чаща вверх
В непрерывном усилии роста устремлена.
Сплю – не слышу, как плачут осколки (а плач искрист).
Спит, свернувшись в бутоны, огонь. Золотится мех
Крысок толстеньких, водяных. Голуба волна.
На чужих рубежах, говорят, у людей война.
Здесь – не больше, чем битва ладоней и диких роз.
Просыпайся, царевна, пора поиграть всерьёз.
Я стою над шиповником, слышу: играй, играй.
За последней рекою – война, а за ближней – рай.
«Раздевайся до сердца»
(граффити под Крымским мостом)
Раздевайся до сердца.
Успеется – не спеши
Раздеваться до истины, радости и души.
Будет время наглядно метафоры воплотить –
Их какой-то влюблённый придумывал энтомолог –
Станешь бабочкой, будешь в умах и домах гостить
И порхать, поднимаясь всё выше вдоль книжных полок.
Гейне, Пушкин, Басё, а потом за окно – и в сад,
От заката и августа полосат,
И над городом белым – к морю.
Путь записан заранее, так что порхай впопад,
Можно в ритме морского вальса.
На полях этой книги, пылающих как закат,
Не заблудишься – не печалься,
Мир пронизан маршрутами бабочек, полных рвенья.
Ты метафора будешь, смешлива и многокрыла.
Выключай-ка плиту, пробуй утреннее варенье,
Земляничную лаву, пока она не остыла.
И не спорь,
Ведь известно, что я права.
Утро.
Сбрасывай платье,
Тоску и дрёму.
Ждёт тебя,
Расступаясь по синему окоёму,
Как клубничная пенка
Розовая
Москва.
Высоко-высоко
Под сводом метро
Синим, с красной звездой
Бродит кроткий
Воздушный шарик,
Отбившийся от собратьев,
Рассеянно трогает звёзды.
Серп и молот, советский герб,
Мозаичный космос –
Взятое с боем,
Без боя сданное небо
Предков моих.
( – Это полночь? Весна уже?)
Снег обходит на вираже
Нас, решивших не ждать трамвая.
Город высится, проливая
По-аптекарски точный звон
В реку, где отраженье льва и
Льда и зыби саамский лепет.
Наблюдай, как играет он,
Как из мокрого снега лепит
Наше детство в сквозных проёмах
Улиц, полных живой тоски:
Мы не помним, но узнаём их.
Снег – один непрерывный промах,
По касательной, вдоль щеки.
(Далеки, далеки, близки).
Я тебя знаю на годы вперёд.
Время нам, что ли, навстречу идёт?
Снег против ветра, а вверх по Неве –
Сказочный ладожский лёд?
Нет, не бывать им, таким чудесам.
Что мы за птицы, ты знаешь и сам –
Созданы к дружбе, негодны: к любви,
К алгебре, к сну по часам.
Медленно выплывет из-за угла
Львиный гранит, весь сирень и зола.
Зори над городом ходят по две,
На расстояньи крыла.
Миг – истечёт у созвездий завод,
Звонко захлопнется облачный свод:
Город в шкатулке зарёй огранён,
Ветра исполнен… Так вот:
Город закрыт, и куда ни пойди –
Спать мне щекой у тебя на груди,
Спать, как русалки в лесном хрустале:
К лету меня разбуди.
У одних по следам сон-подснежники расцветают,
У других под ногами земля горит.
У кого на глазах злое счастье снегуркой тает,
Кто кому тунгусский метеорит
В этой сказке чужой – мне не ведается, не знается,
Миновали нас эти и прочие чудеса;
А как сходимся мы, так тотчас же и расстилается
Самобранной скатёркой – нейтральная полоса.
И бежит между зорек, что с неба в озёра сосланы,
Поднебесна, флюоресцентна и хороша.
И Медведица верхней дорогой трусит над соснами,
Молоко расплескав из золотенького Ковша.
Для тебя расплескалось-то. Грустью и страстью милован,
Двухполосную, путь-далёкую – на, взыскуй.
Ибо что, как не путь, в клубочек заархивирован, –
Дар Царевичу, да к тому же и Дураку?
Далеко виден путь, и сияют его излучины,
Можно в дали заехать и что-нибудь там стяжать.
Василисы Немудрые, если не знал, научены
Привечать изучающе, вдумчиво провожать.
Это бабушка научила их – да, та самая.
Не дивись. Что мы знаем-то, в сущности, о лисе?
Хорошо мне с тобой коротать эту ночь упрямую
