The dead bell,
The dead bell.
Somebodyʼs done for.
Колокол смерти,
колокол мертвых
звонит по кому-то.
(«Смерть и компания», Сильвия Плат)
Перевод Ю. Селивановой
* * *
Когда люди представляют себе смерть, они часто представляют освещенный, как в метро, туннель, а по нему несешься ты, словно поезд, к станции своего рая.
Или ада.
По пути могут зайти пассажиры: твой дед, бабушка, мама, папа… сын, дочь. Смотря, на какой станции ты с ними расстался. Поедете ли вы вместе? Ты думаешь, да. А я думаю, что это вряд ли. Обычно я захожу в твой поезд на самой последней остановке, – симпатичный парень, на вид лет семнадцать. Мускулы, спина, волосы с модными кудряшками, улыбка. Твоя дочка (или сестра) замутила бы со мной сто процентов. Но какого-то лешего я не с твоей дочкой и не с твоей сестрой.
А с тобой. Здесь.
Ассистирую тебе при переходе. Помогаю покинуть одну сторону и оказаться на другой. Понимаю, ты не особенно рассчитывал, и у тебя много вопросов. Да и я не рассчитывал, но я вопросов не задаю.
Я простой парень, и у меня работа. И да, раньше у меня была лодка, – красивый образ, античный. Напоминанием она осталась на моей руке, – нравится парням и девушкам. Особенно девушкам, конечно. Они находят ее «милой» и спрашивают, нет ли у меня такой на других частях тела. До поры скрытых от их жадных глаз. И рук. И губ.
Я помогаю перейти, а потом ко мне приходят во снах, задают вопросы, ищут. Потому что найти по ту сторону уже нельзя. Можно чувствовать и слышать, а найти – нет. Сколько я видел таких историй. И каждый раз одно и то же: для любви нужно иметь возможность видеть человека и держать его, хотя бы за руку. Все, кто приходит ко мне во снах – искать и задавать вопросы, – они понимают любовь именно так. Видеть и держать.
Придумывают ритуалы. Настаивают, хитрят, угрожают. Как будто для меня это имеет значение. Как будто я сам выбирал стать проводником.
А потом, когда их слезы и мольбы, их угрозы и хитрости иссякают, к ним выхожу я.
Я – Харон. А кто вы такие?
Когда не стало Руни, Вера начала видеть странные сны.
Они с Джоном забирали дочку из детского сада, время близилось к вечеру, тихий свет ложился на стены старых построек. В окнах, угасая, стояли поздние солнечные блики. Руни к ним не выходила.
– Да кому она нужна! – Во сне Джон почему-то говорил увереннее и злее. Черты лица были словно под маской. – Все в порядке. Найдется.
Вера покрывалась холодным потом, внутри что-то замирало и потом сразу горячо обваливалось. Она понимала, что это сон, но одновременно в этом сне были какие-то ответы на ее вопросы. Какие-то следы Руни, которую в свете настоящего дня теперь было не достать. Вера почти сходила с ума. Она ловила себя на мысли все чаще, что Руни можно найти в странных местах, – например в стыках мебели.
Смотрела в ночное окно, представляла себе, что если долго идти пешком – напрямую через полосу отчуждения – промзоны, стройки, бетон, темноту, – дойдешь до Руни.
…Если сесть на экспресс до Вентуры, – он ходит тот же самый, тот же самый состав, на котором ездили с Руни на озера, – найдешь там Руни.
Руни не выходила, Джон куда-то делся, – перед Верой был серый, в длинных тенях деревьев, двор.
И каждый раз – каждую ночь – через этот двор к ней шел высокий молодой человек. На вид ему можно было дать лет пятнадцать-шестнадцать, красивый, загорелый, кудрявые с рыжинкой волосы, одет как все подростки – толстовка, джинсы, руки в карманах.
Но его лицо – это было лицо не ребенка.
Страшное.
– Руни не придет.
Парень подходил близко, но соблюдал дистанцию. Вера смотрела в упор, но ряд волшебных изменений не позволял уловить выражение глаз подростка. Сердился? Сострадал? И эта странная татуировка на его руке, похожая то ли на лист, то ли на лезвие меча, то ли на лодку…
– Не ищите больше, не мучайте себя. И ее.
Вера закрывала глаза, ее душили слезы, и когда она открывала их опять – вокруг была уже ее привычная спальня. Ни сумрачного – на излете реальности – двора, ни ощущения, что Руни где-то рядом, ни того молодого человека.
Вера лежала, вывернувшись, сохраняя позу сна, смотрела в чистый белый потолок. В детской было смертельно тихо.
Кто он, черт побери, такой?
– Эй, смотри, надел мамочкину кофту! Ты зачем у мамы кофту забрал, Гас? Может, ты еще и лифчик ее носишь?
Высокий блондин с длинными волосами до плеч – он мог бы играть Тора в молодости, настолько был хорош собой, – сильно толкнул стоявшего у шкафчика парня. Парень закатил глаза, стукнулся лбом о дверцу, но отвечать не стал, – что толку? Получит еще один, уже более конкретный пинок. А драться – не победишь. У Эйкена полно друзей, которые хотят ему понравиться. И это не только местные девчонки…
Вокруг начала собираться толпа – тех, кто хотел посмотреть, как будут издеваться над очередным неудачником, и тех, кто, собственно, хотел устроить это шоу. Хорошо одетые симпатичные подростки, которым просто скучно. Каждый год школа выбирает кого-то для битья и унижения. На этот раз выбор пал на Гаса.
Гас обвел ребят взглядом, встряхнул головой:
– Да ладно, Эйк, опять? На этой неделе твои подружки уже порвали мне рюкзак, – он показал грубо пришитую лямку, – чего еще ты хочешь?
