Женечка завис в неудобной позе. Лицом в небо. Слюна потекла из угла рта. А вокруг осень: желтые листья и холодное солнце.
Женечка сидит минут пятнадцать. Его тащит. Он безмятежен. Мимо его скамейки люди, чуть ускоряя шаг, проходят. Полдень. А за спиной Женечки целый мир. Но если его взять за плечи, тряхнуть и сказать. – Смотри.
Женечка бездумно моргнёт глазами. – Отпусти.
Женечке по***. В свои двадцать шесть, он видел всё. И его не е*** весь этот ваш целый мир. Его тащит сильнее чатов из телеграмма.
Женечка в конце кабины. Последний автобус едет в ночь. Смотрит в окно. На неоновые вывески и фонари. На огни машин пролетающих мимо. Уставший кондуктор подходит трогая за плечо.
-Конечная.
Женечка стоит под окнами высотки. Он смотрит на знакомые окна. Курит одну за другой, до оплавленных фильтров. Долго что-то пишет в телефон. Уезжает на такси в густую темноту.
Женечка вечерами смотрит телевизор. Для него новости, как длинный мексиканский сериал. На кухне кипит чайник и стынет ролтон. В туалете битые стёкла и тупые иглы.
Женечка встречает рассвет на проходной. Пустой и неживой. С ним всё ясно.
Женечку отпускает. Он ошалело встаёт со скамейки. Берёт рюкзак и идёт на остановку. Наматывать круги по кольцевому маршруту. А за его спиной целый мир. Но есть мазы проще, да так что ах.
Витёк
Витёк лежал в трубах. Под огромными шубами и рваным пакетом. От него пахло мочой и килькой в томате.
Проснувшись, выпустил свист изо рта. Закашлялся. Шумно высморкался, вытер нос и окончательно проснулся. Скомкал судорожно на себе рваньё.
Взбеленились вороны. Стаей закружили над трубами.
Витёк улыбнулся. Он любил птиц. Особенно городских. Не пугливые.
Он просто внезапно сдвигался с места и говорил.– Дай.
Иногда его били. Да так, что не встать. Вставал, сплёвывая кровь под ноги.
Не ругаясь, смиренно. – Дай.
Витёк не дурак, тоже таскает металл. Когда может. Если не тормозуться, то можно жрать пару дней. Главное не тащить плохое. За плохое бьют. Говорят спасибо и по морде. – Суки.
Витёк смотрит на ворон. Голодным, пустым живым взглядом. Он вообще голодный всегда, когда не лежит. Лежишь так звёзды с кулак. Таращишься. А потом жрать и в животе с ладонь боль. Пока не зажрёшь, не отпустит.
А птицы, уже на трубе, над головой. От труб жар. Ждут. Переминаются лапками.
Кашель дерёт нутро. Витёк дергается. Мимо проходят люди. Брезгливые. – Кто им расскажет?
Витёк понимает, смерть. На трубах. С кипятком в ржавой банке.
А ведь был человек. Хороший, говорят.
Сыночек, да Доченька – бегали под столом. Кто вспомнит их имена?
Ворон с трубы зырит красными точками. – Закаркали. Твари.
Мимо опять прохожий. Витёк бы ему улыбнулся.. спугнул.
А ведь было время. Было время.
Витёк захрипел. А над головой трубы. Пар. И где-то рай. Для всех навсегда.
Птицы испуганно взвились, прохожий остановился. Зазвонил телефон.
Настя
Проститутка зашла в кинотеатр. Села в третьем ряду. Улыбнулась. Погас свет. Вспыхнул экран. Её зрачки расширились.
В зале полумрак и уют. Посетители сидят за столиками. Настя выходит к микрофону и начинает шутить. Она не может изменить свою жизнь. Не может пробивать себе счастье бейсбольной битой или что хуже заказать любовь с ценником CHINA. Настя рассказывает пошлости приправленные матом и откровениями. Про ступни покрытые маслом и латексные костюмы. Настя смеётся с залом.
Настя выходит в город. Дождь бьёт по её зонту. Её ноги промокли в лужах.
Использованный презерватив упал рядом с женскими туфлями. В комнате стало одиноко и пусто. Настя, одернув футболку и натянув трусы, считала деньги. Её тело стало сломленным и некрасивым. Пахнущим потом.
Старый будильник взрывает утро. Вытаскивает из цепких лап сна. Настя принимает душ, чистит зубы. Пьёт кофе. Выкуривает сигарету. Листает новостную ленту. Ускоряется погружаясь в ритм дня. В ритм недели. ****ный календарь.
Такси едет по городу. Водитель слушает радио. За окном пролетают перекрёстки с рекламными билбордами. Город похож на нескончаемый рекламный блок. С безалкогольным пивом и утюгами по акции. Настя знает: человек человеку товар. С разницей в технике отсоса и позы.
Он живёт на окраине. В дешёвой квартире. Он иногда заикается. Работает где-то в центре. Ждёт её раз в месяц. Может любит. Настя не спрашивает. Её работа проста, продать себя на час сорок.
Он **** её около трёх минут. Берёт сильно, остервенело. А потом она лежит полуголая, жалкая. А он сидит в углу комнаты, смотрит и курит. Грёбанный фетишист.
Настя отрешённо думает о мире. О своём месте в нём. Счастлива ли она? Несчастна? По каким критериям это понять? По количеству лайков?
Клубная музыка заглушает голоса. План выбивает дурные мысли. Настя танцует. Танцует самозабвенно. В глазах рябит от ламп. Настя, Настя..
Задрав юбку ставит укол в пах. В кабинке туалета её мажет. Приход находит волной. Это вся религия мира, это все грешники вдруг прошлись по ней. Это ад и рай. Это смерть и жизнь. Это ненависть. Боль.
Могу ли я ещё чувствовать? Или всё одно? Есть ли в этом городе кто услышит? Или я глуха. Не подала монету на входе в подземку. Не нагадала счастья ладонью цыганке в руку.
