Мама вела четырёхместку. Этим было сказано много, потому как мы дважды почти въехали в ограждение, пять раз были обруганы другими участниками дорожного движения и бесчисленное множество раз подрезали всех подряд. Эта женщина ещё и подпевала переливам голоса из динамиков и заставляла меня завидовать едкой завистью. Мне бы такую непосредственность и голос. Моё же умение сипеть и не попадать в интонации выбивало из колеи всех, кто был вынужден оказаться в нескольких метрах от моего музицирования. Более того – даже папа признавал моё фиаско в этом деле, имея ввиду, что он нахваливал каждый мой шаг с рождения, иногда прерываясь на закатывание глаз.
– Ая, это он должен стесняться, а не ты, – продолжила болтовню мама, – естественно все вокруг в шоке от вас, как от пары. Твой выбор, он… интересный, – она хрюкнула, – это я к тому, что местные СМИ по какой-то причине обожают ретушировать фото. А Оз ещё и прячет кадры с собой, – кивок, – не мудрено, солнышко. Хотя своеобразность внешности чаще всего компенсируется харизмой, – она хихикнула и повернула вправо, – ну или ещё чем.
Я села удобнее и продолжила тянуть коктейль, всё пытаясь победить ускользающую чёткость мира вокруг. Ром был со мной не согласен и добавлял игривости моменту.
– Мам, ты знала, что у нас разные вкусы? – попытка остудить родительский пыл.
Но и тут было ограничение – промилле в её крови приплясывали чуть скромнее моих, пусть и допустимо для вождения.
– Эй, я не говорила, что твой парень не симпатичен с точки зрения полового влечения! Я сказала, что он страшненький.
Логично, что ещё скажешь.
– Давай я уточню сразу, – повела глазами я, – мам, а ты видела когда-нибудь красивых людей по твоему мнению?
Она задумалась.
– Да, в зеркале сегодня, – она важно покивала, – и сейчас справа сидит. Ну ладно, ещё у одного я из сенаторского пиджака сперла ключи от четырехместки, чтобы нам не пришлось ждать его по работе два часа.
Смешок от меня.
– Он ждал тебя утром не менее трёх, – парировала.
– Ты права – будь там ты, срок увеличился бы до пяти, – она резко затормозила перед воротами школы.
Я высунула руку, оголяя чип.
– Ты не права насчёт Оза, – вернула стекло на место я, – он… симпатичный.
Она едва дождалась полного открывания сперва стеклянных купольных ворот, а после и обычных решетчатых, прежде чем нажала кнопку газа и рванула вперед с громким «Вр-р-рум!», разгоняя озадаченных пешеходов и непривычных к такому вождению школьников на двухместках.
– А я понимаю почему ты отрицаешь, солнышко, – широко улыбнулась она, – и ты не представляешь как я рада, что ты справилась. Раньше звонила мне и папе каждые полдня, а сейчас ты на вопрос поездки на эти выходные домой задумалась, – она завернула на парковку и почти полностью повернула корпус в мою сторону, чтобы провести пальцами по моей щеке, – и хотя я грущу и очень по тебе скучаю, но я понимаю, что нужно проходить этот порог взросления вместе. Мы с папой… – она тяжело вздохнула и обратила, наконец, внимание на парковочное место, в которое метила, – мы с твоим папой никак не могли поверить, что тебе уже восемнадцать, – жалобный скрип о соседнюю четырехместку, – ой, ну ладно, – она всё же остановилась, – я веду к тому, что хоть тебе и помог с сепарацией от нас твой парень, однако напоминаю, чем закончились отдаления от родителей для меня в твои годы.
Она ткнула пальцем в меня. Я пыталась повернуть голову к месту аварии, находящейся с моей стороны – мешал медицинский воротник на шее, в который меня упаковали по приезду в больницу часа четыре назад. Папа был настроен отрицательно к таким вещам, как хождение по прохладным болотам чужих стран, а в особенности к ночлегу там, поэтому меня проверили по всем параметрам простуженности, нашли лёгкое воспаление тканей в области шеи и решили активно лечить уколами, остро пахнущими мазями и этим самым воротником, который головой поворачивать не давал вообще. С мамой всё было проще – она вылечила меня походом к косметологу в компании алкогольных коктейлей и исполнения пары давних капризов. М-да, язык любви у родителей был полярный, как и интересы.
– Пара царапин, – перехватила стаканчик другой рукой при выходе я, – тебе повезло, что цвет такой же, как у папиной, – уже привычно доставая из бардачка все нужные приспособления для реанимирования способов маминого вождения, – две минуты, и никто ничего не заметит. Только постой на страже.
Она деловито выпрыгнула с водительского места, проплыла до меня, уже усевшейся на корточки перед чужой четырехместкой с чёрным гель-лаком и лампой-фонариком, оценила масштабы и хмыкнула:
– Схожу пока соберу твои вещи в комнату, – она открыла пассажирскую дверь, рванув той по все той же соседней многострадальной четырехместке, забрала свою сумочку и добавила, – тут тоже замажь.
Я цокнула.
– Твою… мам, кто из нас ещё пьяный? – закатила глаза.
– Ты, – она хихикнула, – ты же со своей родной и любимой мамулей разговариваешь ругательствами, – снова смешок, – к слову, я отметила насколько часто ты начала это делать.
Это всё Оз! Я просто повторяю.
– О, я хотя бы делаю это на костнийском, – хмыкнула я, – не делая вид, что никто в семье не понимает заковыристых фраз соседней страны. Причём, кстати, намного более ругательных, чем использую я.
