Я уже долго хожу по бесконечной ленте старого потрепанного ковра. Ровно пять тысяч шагов в одну сторону и ровно пять тысяч в другую. Такой точности удалось добиться не сразу. Помню, как первый раз у меня получилась цифры семь тысяч восемнадцать и шесть тысяч девятьсот два. Так быть не могло. Ведь если ты сделал в одну сторону одно количество движений, то и обратно ты должен сделать столько же? Как же может быть иначе? Над решением этой задачи я бился почти два месяца, пока не достиг чёткой размеренности, под ритм детской считалочки: «раз, два, три, четыре, пять, я иду тебя искать».
Ковёр под ногами далеко не новый и я выучил каждую его потертость, каждую линию изгибов синих цветов на его бордовой ленте. И стены вокруг изучил, до каждой трещины. Ещё тут на них были двери, через каждую тысячу шагов – пять деревянных полотен с одной стороны. Сперва я учился считать шаги, потом запоминал линии цветов, потом трещины на пустой стене, потом на той, что с дверьми. Наверное, уже пришло время изучить сами полотнища. Возможно, когда я их получше исследую, то даже открою каждое из них. Что за ними? Те же стены и ковёр? Было бы хорошо, если за каждой дверью были именно они. Стены и ковёр – вот мои символы стабильности и покоя в этом месте.
А что если это не так? Если за ними всё совсем иначе? Я замер на месте и почувствовал, что теряю ритм считалочки, он выскальзывает из моей головы. Надо успокоиться! Срочно! Надо вернуть этот пульс моего спокойствия! Я встал и раскинул руки, как птица расправляет свои крылья. Ей они нужны, чтобы лететь. Она не полетит, пока их не расправит. Я тоже могу разметать руки и могу ими махать. Вверх – вниз, вверх- вниз. Я знаю, что я не птица! Я – уверен, что не полечу! Просто верну назад свою потерю и пойду дальше. Впереди ещё три тысячи девятьсот девяносто шесть шагов. «Раз, два, три, четыре, пять…»
– Что ты делаешь? – раздался тоненький детский голосок позади меня. Это было неожиданно и неприятно.
Я скосил глаза в сторону голоса и увидел маленькую девочку. Она стояла возле первой двери и смотрела на ковёр изучая на нем мои цветы. Хоть она и не смотрела мне в лицо, было понятно, что ответ подразумевался от меня. Может потому, что я тут один, а может потому, что она разглядывала цветы в том месте, где были мои тапочки?
– Пытаюсь полететь – сказал я явную глупость, полностью поворачиваясь к ней.
– Люди не летают. – она слегка нахмурила тонкие, светлые брови – Люди ведь не птицы, крыльев у них нет.
– Я знаю и даже более – только что думал об этом. Я вроде как шучу. Люди называют это иронией… Неважно. Откуда ты пришла сюда?
– Оттуда. – она резко мотнула головой в сторону дверного проема, отчего её светлые кудряшки всколыхнулись и запрыгали по худенькой спине облаченной в бежевую ткань платья. Даже его свободный покрой не мог скрыть её худобы.
– Аааа.
Мы немного помолчали глядя на искусные синие разводы у наших ног.
– Ты можешь ей помочь? – спросила она меня, после того, как изучила всю мою подножную оранжерею.
– Возможно. – ответил я: – Если ты не боишься принимать помощь от незнакомцев.
– Она боится. – её ответ прозвучал очень просто и буднично, как будто она говорила о том, что не любит по утрам есть манную кашу. Хотя, наверное, это вещи равнозначные. Я не любил это месиво и пугался разговаривать с незнакомцами абсолютно с одинаковой силой. Правда с ней вести разговор было не страшно – она ребёнок. В ней не было ничего жуткого и поэтому наша беседа не приносила сильных отрицательных эмоций.
– Она это кто? – мне в голову вдруг пришло осознание, что ребёнок повествует о ком – то ещё. А вот это меня действительно испугало.
– Девочка. Вот она перед тобой. – малютка снова скосила глаза в мою сторону. Я же испуганно завертел головой, однако никого не увидел.
– Девочка – это ты? – За страхом пришло облегчение. Ну конечное. Она ещё очень мала, лет пять – шесть, не больше. Я тоже, когда был её возраста, говорил о себе в третьем лице.
– Ты можешь ей помочь?
– Чем? – я решил, что попробую сыграть в эту странную детскую игру.
– Надо разбить стекло!
– Какое стекло? Зачем? Я не буду ничего бить! – паника снова сдавила моё горло.
«Раз, два, три, четыре, пять…» – снова забились в махе руки.
– Ей надо разбить стекло! Ей надо разбить стекло! Ей надо разбить стекло!
Мы так и стояли в тысяче шагов друг от друга. Я с руками раскинутыми, как у птицы и она повторяющая монотонным голосом свой вопрос – просьбу.
«Раз, два… Ты можешь… Три, четыре… Ей… Пять… Помочь… Я иду тебя искать…» – эхо несло по коридору слова.
– Там тоже есть ковёр. С такими же цветами. – она вдруг перестала заунывно повторять одно и тоже и последние слова произнесла уже в другом ключе, от чего мне сразу стало легче. Настолько, что я пошёл к ней, даже не считая свои шаги.
– Зачем тебе разбитое стекло?
– Она хочет разглядеть мир за ним, а через него это слишком сложно.
– Зачем он тебе нужен? Чужой и незнакомый?
– Там мама, папа и младший брат. Она их полностью не видит. Понимаешь, это такое стекло странное. Точнее оно не одно, их два. Именно они не дают ей увидеть всех до конца. Девочка все время видит только какие-то части. То глаз и ухо отца, то мамину щеку и как двигаются её губы, то челку и лоб брата. На чтобы она не смотрела – целого изображения нет.
