В моём сердце ты...

1. 0

В МОЁМ СЕРДЦЕ ТЫ...

Он должен был стать звездой футбола, а стал офисным сотрудником. 
Он мог бы свыкнуться с этим, вот только его босс – красивая и несносная стерва. 
Она выводит его из себя. Она отравляет каждый его день. 
Но только она заставляет его сердце биться чаще и желать невозможного.

2. 1

Андрей изнемогал.

До конца рабочего дня оставалось чуть меньше сорока минут.

Каждый в офисе коротал их, как мог – насколько хватало фантазии и смелости. Ибо откровенно расслабляться было рискованно, да и особо занять себя нечем. Компьютеры через удалённый доступ отслеживались – за чатики, игрушки и прочее «внерабочее» могли впаять выговор и лишить премии. На первый раз. Прецеденты были…

Самые упёртые и прилежные, конечно, трудились до последней секунды, но таких в конторе – раз, два и обчёлся. Остальные делали вид.

Сам Андрей искренне считал, что от работы кони дохнут, во всяком случае, от такой – рутинной, монотонной и, по большому счёту, бессмысленной.

Он, в общем-то, выполнял то, что требовалось, но без энтузиазма, и к вечеру от таблиц, диаграмм и матриц у него рябило в глазах и ломило затылок.

Иногда Андрей спрашивал себя: что он вообще тут делает? Здоровый, сильный, молодой мужчина... И сам же отвечал, точнее, напоминал себе с привкусом горечи: не такой уже и здоровый.

После очередной травмы на футбольной карьере пришлось поставить крест. Окончательно и бесповоротно. Сдался он не сразу – потребовалось больше двух лет упорного лечения, реабилитации и щадящих тренировок, чтобы, в конце концов, признать – врачи на этот раз с «вердиктом» не ошиблись. Нога после разрыва ахиллова сухожилия полностью не восстановится никогда.

Он не годился даже в запас.

И ладно бы ещё ему хорошенько за тридцать перевалило, а то ведь двадцать пять, самый расцвет... Всего три года, как из дубля в основу перевели, только начал в премьер-лиге играть, расправил крылья, чуть вкусил славы и... на тебе – ни крыльев, ни славы, ни будущего…

Предлагали ему в клубе какие-то варианты. Он подозревал, что из милости, за былые заслуги. И не варианты даже, а так, подачки – только душу травить. Не принял, решил, что если уходить, то уходить – не цепляться, не клянчить, не давить на сочувствие. Просто отринуть всё, вычеркнуть, не думать.

Это далось сложнее всего – отказаться от мечты, которая ценой невероятных усилий стала реальностью, от цели, к которой стремился с детства. Как будто всё было зря, всё впустую.

Вернулся из столицы в родной город.

Если бы не поддержка родителей, наверное, сорвался бы. Он и так месяца два беспробудно пил. Потом ни с того ни с сего увлёкся сетевыми играми – то ещё болото.

Родители уговаривали найти работу и жить дальше, как живут все нормальные люди.

Андрей негодовал – они разве не понимают, что с футболом его жизнь закончилась? Ибо разве это жизнь? Это существование. А не всё ли равно как существовать? Однако, в конце концов, сдался.

Отец с кем-то важным договорился, и этот кто-то пристроил его на непыльное место в хорошей компании.

Вот так Андрей Батурин, ещё вчера блестящий форвард, стал рядовым специалистом рекламного отдела и почти ассимилировался с офисным планктоном.

Но это случилось чуть позже, а поначалу он ужасался:

– Я же ни черта в этом не смыслю! Где я и где реклама?!

– Ты же в компьютерах смыслишь, целый день перед монитором сидишь. Так вот там – то же самое, – возражал отец. – Уж сообразишь, что к чему, не дурак же. Главное – стаж будет идти. И зарплата какая-никакая.

Андрей, в общем-то, не очень и упрямился. Если не футболом, то не всё ли равно чем ещё заниматься? Пусть будет офис, пусть будет реклама.

3. 2

Андрей посмотрел на часы: ещё двадцать минут до свободы.

Работа и впрямь была нудная, даром что рекламный отдел. Творчеством они не занимались совсем.

«Творили» в Москве, в головном офисе. А тут – филиал, и их задача состояла в том, чтобы реализовывать идеи свыше.

Без пятнадцати в кабинет ворвалась Люба, тоже специалист, только старший. Именно ворвалась, стремительно и шумно, вмиг всех переполошив. Звонко процокола на каблучках к своему столу и театрально рухнула в кресло. Схватила степлер, тут же с психу отшвырнула.

Все присутствующие, и Андрей в том числе, таращились на неё с удивлением, интересом и тревогой.

– Вадик меня из-за этой суки убьёт! – воскликнула Люба горестно.

Кто такой Вадик – все в отделе знали. Это муж Любы, про него она могла рассказывать часами.

Кто сука, в общем-то, тоже догадывались, но Арсений Мазутов, маркетолог, уточнил:

– Из-за кого убьёт?

– Из-за кого, из-за кого! Из-за Старухи!

*** 

Старухой в народе называли директора, Елену Эдуардовну Кострову.

Это бредовое прозвище прилепилось к ней вовсе не из-за возраста – ей едва ли тридцать исполнилось, – а из-за дурного, совершенно несносного нрава.

Фюрер с внешностью рафаэлевской мадонны… Особенно если включить воображение и распустить по плечам тёмно-русые волосы, обычно собранные в безупречно гладкий валик, а строгий костюм сменить на нечто более женственное.

Впрочем, как женщину её никто не воспринимал. Почти никто…

Дотошная, стервозная, надменная, до абсурда требовательная и до отвращения язвительная – так о ней отзывались практически поголовно, и это если очень мягко.