Лазарь Соколовский в поэзии – не новичок. Его творческий путь продолжается уже более полувека. За плечами – около двух десятков стихотворных сборников, но не все они дошли до читателя в первоначальном виде. Еще в юности поэт выбрал путь внутренней свободы, которому остался верен на протяжении всей жизни. Вот и пришлось десятилетиями писать «в стол», зато – «в раю отрыва от цензуры». Примечательно, что его первый сборник, вышедший в 1994 году, назывался «Из семи книг». Эта тоненькая книжка вобрала в себя лучшее из всего, что было написано за первую четверть века творчества. Многие из тех стихов вошли и в последний из поэтических сборников Соколовского, который называется «Раннее – позднее». Помимо них, он поместил туда неопубликованные ранние стихи, а также произведения, написанные перед пандемией. Сборник «В пейзаже языка», который вы держите в руках, стал выжимкой из того, что появлялось в печати в промежутке между ранними и последними книгами.
В аннотации к «Раннему – позднему» автор не скрывает, что заново отредактировал для него произведения 70-90-х годов. Так же он поступил и с текстами этой книги. Возникает вопрос: зачем? Не для того же, чтобы дать возможность своим постоянным читателям поиграть в игру «найди 10 отличий»? Разумеется, нет. Он это сделал, поскольку считает, что возникающая с годами большая требовательность к себе не может позволить допущения стилистической и языковой неточности, некой поэтической расхлябанности, недоделанности до совершенства с точки зрения сегодняшнего авторского видения. Это было присуще великим предшественникам, имеющим такую возможность. Тот же его любимый Пастернак правил свои ранние стихи и переводы при новых изданиях.
Лазарь Соколовский вообще глубоко укоренен в мировой культуре. Она для него – и питательная почва, и наставник, и материал для анализа, и неисчерпаемая сокровищница. Он убежден: каждая творческая личность призвана добавить в нее свою лепту. Именно произведения мировой классики помогли поэту в молодости выдержать давление государственной пропаганды, не допустить подмены высоких гуманистических идеалов сиюминутной политической конъюнктурой. Поэтому понятно его стремление не только «остановить мгновенье», зафиксировать в стихотворении мимолетное состояние души, но и довести свой вклад в общее дело культуры до предельной точности выражения мыслей, стремлений, боли…
В книгу «В пейзаже языка» вошли произведения из нескольких сборников, опубликованных в 2000 – начале 2010-х годов. В ее структуре сохранились названия некоторых книг – «Век уходящий», «Братья», «Диалоги». Однако изменение содержания и редактура того, что осталось, придали стихотворениям новое звучание.
Каждый из сборников Лазаря Соколовского – это своеобразный дневник, фиксация раздумий и прозрений. Материалом для них могло стать всё, что угодно – от разговора с деревенскими приятелями и утренней прогулки с собакой до услышанной мелодии или прочитанной книги. Автор не скрывает, что пишет стихи где угодно, даже в переполненном метро.
При этом в новой книге дневниковость все же отступила на задний план. Ее место заняла сквозная система силовых полей, между полюсами которых бьется сознание автора. Более или менее отчетливо они проявлялись в каждом сборнике, однако во всей полноте раскрылись только здесь.
Одно из них образует пара «природа – общество». В мировосприятии Лазаря Соколовского природа играет особую роль. Достаточно сказать, что даже собственную жизнь он ощущает неразрывно связанной с годовым циклом, «воскресая» весной и сетуя на творческую спячку в зиму. В стихотворениях, которые по теме следует относить к «пейзажным», он часто достигает лирического накала, обычно присущего любовной лирике. Например, эти строки посвящены памяти любимого дуба:
Хотя и провисали провода,
связующие с веком, хоть на малость,
казалось, что ты мудрым был всегда,
поскольку не идет любая старость
к разбору так достойно.
Три последние песни о моем дубе
В диалоге с Иосифом Бродским, отталкиваясь от его «…я сменил империю», Лазарь Соколовский объясняет свою способность к сопротивлению той же связью с природой:
Я остался в империи, где не спился,
от деревьев питаясь заемной силой…
Размышляя параллельно
«Колыбельной трескового мыса»
Антитезой природному порядку в его поэзии неизменно выступает социум. Поэт не принимает ни калечившую всё живое советскую идеологическую систему, ни столь же бездушный постсоветский хаос, ни новое укрепление не только небескорыстного, но всеми силами цепляющегося за власть антидемократического госаппарата, т. е. всего того, что препятствует естественному развитию страны, глубинному, природному развитию человеческой личности. Для него безусловна неоднозначность социально- исторического процесса в родной для него стране, он воспринимает происходящее не как сторонний наблюдатель, а как гражданин, старающийся дать объективную оценку разворачивающимся в переломный момент событиям. При этом, не впадая в крайности в оценке межпартийных схваток, он не забывает о главной своей задаче: при всех политических и человеческих пристрастиях оставаться художником. Да, иногда он может позволить себе написать и такое:
