– Лиза! Ты, дрянь! – писклявый женский голос полон ненависти. Жена дяди влетает в помещение, как злобная фурия, покрасневшая, подобно спелому помидору. – Кто разрешал трогать мой крем для лица? Ты хоть знаешь, сколько он стоит?!
– Я ничего не трогала, – спокойно открываю холодильник, чтобы отгородиться от мегеры Инессы. Нарочно долго достаю графин, затем отхожу и ставлю на стол, располагающийся по центру просторной кухни.
Дверца закрывается громче положенного, сотрясая всё содержимое, потому что сноха агрессивно её захлопывает и идёт следом.
– Сюда смотри, это что, по-твоему? – со стуком швыряет открытую баночку. Та прокатывается по поверхности, останавливаясь возле меня, так как мы стоим по разные стороны друг напротив друга. Я спокойно разливаю вишнёвый сок по стаканам, она – активно жестикулирует руками с длинным красным маникюром. – Ты втихушку пользуешься моей косметикой, мерзкая девчонка. Смотри, смотри, она полупустая! Или хочешь сказать, что это Яночка? – кивает в сторону своей малолетней дочери, которая притаилась, сидя с бутербродом в руках.
– Да не трогала я твой крем, успокойся, – уже немного грубее отвечаю мегере с чёрными, как ночь, крашеными волосами. Я правда никогда не трогаю её вещи и уж тем более косметику. Это ведь индивидуальные средства гигиены. Просто у кое-кого мания величия и преследования. Инессе все подружки завидуют и хотят подражать, потому что она царица всей планеты. Конечно же, в кавычках.
– Глаза свои разуй и смотри, там половины нету! Ты хоть представляешь, каких усилий мне стоило достать этот крем с алмазной пудрой из Кореи?!
– Надеюсь не из Северной? – выгибаю бровь, откатывая действительно полупустую банку обратно её злобной хозяйке.
Милое чавканье доносится со стороны Яны. Я даже знаю, кто именно подворовывает косметику Инессы, но, конечно же, промолчу в очередной раз.
– Неблагодарная!.. Мерзкая!.. Нахлебница! – буквально выплёвывает каждое слово, смотря на меня в упор. – Ещё и лживая. Пригрели змею на шее!
Ретируется из кухни Инесса так же быстро, как и вошла, не добившись от меня признания. Полы её атласного халата разлетаются во все стороны, когда ведьма рисует сквозняк, оставляя после себя неприятный осадок на душе.
Мне было десять лет, когда родители погибли, и родной брат отца забрал сироту жить к себе. На тот момент они уже были женаты с Инессой, и на руках у них была двухлетняя Яна.
Отношения со снохой не заладились сразу же, она меня невзлюбила с самого момента, как я переступила порог дома, держа плюшевого медвежонка в руках. Помню этот серый и дождливый день, как сейчас. Я чувствовала себя такой брошенной, абсолютно никому ненужной и совершенно одинокой. В прочем, с того момента особо ничего не изменилось.
Усугубляла всё необъятная тоска по родителям. Я так сильно хотела, чтобы мама забрала меня домой, уложила в любимую кроватку, рассказала сказку на ночь. Чтобы папа, придя с работы, поцеловал в лоб, а на выходных сводил в парк на аттракционы.
В тот год я много и часто плакала, тоскуя. Отказывалась разговаривать и есть, чем сильно раздражала Инессу. Писалась под себя во сне по ночам от страха. В день аварии я была с родителями в той проклятой машине. Говорят, что чудом выжила, не получив сильных травм, в отличие от них…
Я понимаю мегеру. Кто захочет возиться с чужим ребёнком, когда у тебя свой маленький? Ещё, я благодарна Инессе. За счёт её нападок, я превратилась из тихой и скромной девочки в ту, которая может постоять за себя и не дать в обиду.
Моё одиночество скрашивала помощница по дому – тётя Валя. Добрая женщина, она, в какой-то степени, заменила мне мать. Именно Валя своими молитвами и святой водой избавила от испуга и отвадила писаться во сне. Она заплетала меня в школу, а когда я возвращалась, то садилась на кухне делать уроки. Валюша готовила ужин и параллельно помогала с домашним заданием.
На ней по сей день держится весь этот дом. Раз в неделю, по средам, у тёть Вали выходной, поэтому на хозяйстве вместо неё я. Правда, она, заранее всё готовит, чтобы сильно нас не утруждать.
– Лиз, – Яна спрыгивает со стула и подходит, обхватывая маленькой тёплой ладошкой мою холодную. Я была в её возрасте, когда попала в этот дом. – Я признаться хочу.
– В чём? – поворачиваю голову вбок, смотря сверху вниз на сестрёнку.
– Прости, это я взяла крем мамы, – тихо шепчет, заглядывая жалобно в самую душу.
– Зачем, Ян? – не ругаю её и уж тем более не виню, всего лишь хочу знать, для чего.
– Руки мазала… – уныло признаётся, грозясь вот-вот разрыдаться. – И помаду красную тоже я тогда брала, и карандаш для губ… и… тушь тоже я… – ребёнок решает сознаться во всех своих проделках, но я ни капли не удивлена.
– Ян, сколько раз говорила тебе, не трогай вещи мамы, она всё равно заметит. Бери мои вещи, я разрешаю.
– Но ты же не красишься, у тебя нет косметики, – хмурит бровки, отворачиваясь с горьким выражением лица.
– Хорошо, я куплю, чтобы ты могла таскать у меня, но пообещай, что больше так делать не будешь.
– Обещаю, – бубнит, возвращаясь на место к своему недоеденному бутерброду.
Вообще, дело не просто в косметике. Инессу во мне раздражает абсолютно всё: как я хожу, дышу, говорю, существую. Она придирается к каждому шагу, поэтому грызёмся мы с ней каждый день. Это стало уже традицией.
