Я терпеть не мог поезда, и виноваты в этом были родители, каждое лето отправлявшие меня к тёте на Волгу. Обычно сомнительное удовольствие сопровождать «сыночка» выпадало отчиму, который всю дорогу ворчал, что ему больше делать нечего, как таскаться к сестре ― этой чёртовой дуре, не способной позаботиться о себе самой, не то что о племяннике. Не знаю, какая кошка между ними пробежала, но они с тётей Машей с детства друг друга недолюбливали…
Понятное дело, что вымещал он своё недовольство на мне, а также на всех попадавшихся ему под руку пассажирах. Краснея от стыда, я сначала прятался за книжкой, а когда подрос ― страдал, уткнувшись носом в мобильный, вынужденный всю дорогу терпеть его брюзжание и препирания с соседями по купе. Жаль, что родителей не выбирают. И за что только добрая красавица мама полюбила такого зануду? Ума не приложу…
Второй вариант «летнего сопровождения» был не лучше. Обычно меня пристраивали «довеском» к дяде Лёше, соседу по лестничной площадке ― чья родня по иронии судьбы жила в том же городе, что и наша. Забота о ребёнке говорливого и любившего в дороге «заложить за воротник» провожатого сводилась к двум фразам:
– Миш, есть хочешь, нет? Тогда ложись спать ― нечего тебе слушать «взрослые» разговоры…
Вот тут я был с ним полностью согласен, особенно когда как-то раз в наше купе вошли двое хмурых, неприятного вида типов… Их многочисленные наколки, даже на веках, а также непривычные слуху ребёнка слова произвели на неокрепшую детскую душу сильнейшее впечатление…
И так продолжалось до тех пор, пока однажды, войдя в прелестный подростковый возраст, «послушный мальчик» устроил предкам бурный протест, закончившийся криками, что в гробу я видел такие каникулы, и лучше уж сразу утопиться в Волге, чем ещё одно лето горбатиться на тётином огороде…
Странно, но это подействовало ― от меня отстали, полностью предоставив самому себе… И, вопреки предсказанию отчима, это не привело к обещанной катастрофе ― под влияние «плохой» компании я не попал, к дурным привычкам не пристрастился. А напротив, впервые за много лет отлично провёл каникулы с друзьями в городе…
Я вздохнул, отгоняя непрошенные воспоминания о давно ушедшем детстве, переключившись на не столь уж отдалённое время. Молодому специалисту часто приходилось выезжать в командировки, но всегда с опытным и жизнерадостным «стариком Дормидонтом», как, любя, называли его в отделе. С ним было интересно, он никогда не занудствовал и всегда искренне помогал новичку, улыбаясь в седые усы:
– Не переживай, Миха, я и сам таким был, опыт ― дело наживное…
И надо же было ему угодить в госпиталь именно сегодня… Начальник отдела, крупный мужчина с пронзительным и умным взглядом чёрных глаз, от которого всегда становилось немного не по себе, вежливым басом расспрашивал о том, как новичку работается в коллективе, всё ли устраивает, и неожиданно, хитро прищурившись, спросил:
– Ты уже не первый раз в командировке, в курсе наших дел… Справишься один, без Дормидонта? Он тебя отлично рекомендовал. Сегодня вечером уедешь, утром поработаешь и домой. Очень надо, Миша…
Деваться было некуда, и вот я, практически засыпая на ходу, уже слушал ритмичный перестук колёс, устало провожая глазами садящееся в тучи багровое солнце. Из хорошего ― кажется, сегодня попутчиков не предвиделось. Как же здорово всё-таки ехать в практически пустом вагоне ― ни тебе детских криков, ни ругани и смеха незнакомых людей…
Дверь купе плавно поехала в сторону, и появившаяся на пороге дородная проводница в новой форме, сверкая золотым зубом, произнесла таким суровым тоном, что вместо равнодушного:
– Чай брать будешь? ― мне послышалось угрожающее:
– Жить хочешь?
Я испуганно ляпнул:
– Конечно, хочу…
Сменив гнев на милость, она приветливо улыбнулась:
– Скучаешь? Не переживай, через час остановка в Гадюкино, я тебе подкину попутчиков…
И, закрыв дверь, во всю мощь величественной, как у Императрицы, груди звучно предупредила пассажиров из других купе, что несёт напиток богов, недвусмысленно дав понять, мол, выпендриваться, отказываясь от этого щедрого предложения, она никому не советует…
