Знакомясь с записками Ильи из Муромы, больше известного в нашем времени, как Илья Муромец, так или иначе переносишься в эпоху, когда правление князя Владимира вступало в силу, ознаменовавшись рядом переломных для Руси событий. События эти во многом определили на столетия дальнейшую историю как земель Киевской Руси, так и обширных территорий, примыкающих к ним, к востоку, северу и западу.
На фоне событий, определяющих настоящее и будущее Руси, история самого Ильи выглядит некоторой мерой даже сказочно, учитывая тот факт, что, придя в Киев с друзьями, он, попадая в гущу событий, не теряется и подтверждает всякий раз на соревнованиях и в действиях свою силу. Именно сила и ее проявления служат для Ильи пропуском в мир киевской знати, в окружение князя, которое благоволит ему, несмотря на изменчивость характера Владимира.
Князь, входя в силу, забирая на себя бразды правления Русью, все отчетливее являет миру и русичам свое истинное лицо. Постепенно уходят в прошлое родовые порядки и законы, сменяемые жаждой к наживе, обогащением за счет остальных русичей, желанием во что бы то ни стало заставить служить себе, покоряться темной силе и делать то, что нужно князю и его ближайшему окружению.
Время перемен, которое возвещает своим правлением Владимир, меняет прежние устои, рождает конфликты и междоусобицу. Начинаются гонения на самую на то время просвещенную часть населения Руси – на волхвов-радетелей и всех тех, кто вместе с ними еще привержен родовым законам.
Стольный град, куда после победы в соревнованиях в Чернигове перебирается Илья, поначалу оглушает и даже утомляет его шумом, суетой, огромным скоплением народа. Илье во многом приходится меняться, отходить от прежней жизни, происходящей достаточно уединенно в черниговских лесах в волховском поселении Мурома.
Что еще смущает Илью, побуждая его все время оглядываться по сторонам, так это интриги, принятые при дворе князя Владимира. Илья, привыкший к размеренной жизни, к постоянному труду, вынужден во многом приспосабливаясь к новым условиям. Дело, которое он начал с друзьями и наставниками, все больше захватывает его, побуждая всякий раз находить нестандартные решения вопросов, раз за разом возникающие на новом месте.
Киев, что ни говори, точка сбора силы. Илья, обживаясь, все больше понимает значение стольного града, как и то, что не зря прибыл на берега Славуты. Все отчетливее видится ему собственное предназначение, все тверже становится Илья, сталкиваясь с повседневностью, закаляясь больше даже не в боях, когда ты сражаешься с противником лицом к лицу, а в закулисной борьбе. Изменения в Илье происходят очень быстро, даже стремительно, но сохраняет и еще больше приумножает он такие черты, как добродушие, дружелюбие, размеренность и, конечно же, силу. Илья для всех русичей является воплощением силы и ее непреодолимого действия.
Авторы только лишь приводят записки самого Ильи, в будущем волхва Светлана, написанные им под окончание жизненного пути, а жил реальный Илья почти сто двадцать лет, утверждая своим проживанием силу во всех ее проявлениях. Мысленные письмена, оставленные Ильей, мало подвержены течению времени. В них Русь и русичи, Илья называет их родичами, предстают перед нами в своем истинном облике. Слово Илье.
Когда тебе уже далеко за сто лет, ты с невыразимой отчетливостью, глядя сквозь время, видишь свои юные и молодые годы. Тогда чувства, обуревающие тебя, иной раз противоречивы, ведь тот Илья, которым ты был в юности и молодости, а молодостью я считаю годы до пятидесяти лет, во многом не похож на меня сегодняшнего. Тем не менее, я, ныне уже седой мужчина, голову которого охватывает повязка, а волосы спадают на плечи, еще крепко держу в руках посох. Он с некоторого времени мой неизменный спутник. Меч я давно уже зачехлил, хотя приходилось им орудовать до шестидесяти пяти лет даже уже после того, как я стал, как и хотел еще с юношества, волхвом.
Именно этот факт позволяет мне сейчас описать минувшие события, отобразив в описании все то, что случилось со мной на протяжении жизни. Эти письмена, как я сейчас понимаю, самое ценное, что у меня есть, что может хотя бы отчасти прояснить для потомков реальное положение дел, сложившееся на Руси, ее действительную историю, а не то, что дойдет до потомков в извращенном и перекрученном виде.
Будущее, когда я изредка обращаю на него взор, видится мне в картинах, как единая матрица существования, в которую вписаны и включены все возможные варианты развития событий. Я, с высоты прожитых лет глядя на самые лучшие варианты для русичей и для всего мира, чаще всего не могу долго наблюдать открывающуюся перед моим взглядом картину. Подготовки недостаточно для того, чтобы видеть, во что превратились и продолжают превращаться потомки. Тем не менее, я пишу, оглядываясь на прожитую жизнь, историю своей жизни. Кто-то, если события сложатся так, как я даже и не предполагаю, да прочитает их, чтобы хотя бы в общих чертах узнать о том, что происходило на самом деле во времена княжения Владимира.
К ста двенадцати годам я уже заканчиваю рассказ. Мне осталось только лишь, временами прикасаясь к нему, уточнить сказанное, четче расставить акценты, кое-где дополнить описание событий, а кое-где убрать лишнее. Все-таки я, как вижу, привержен излишней детализации. Да, она необходима, но иной раз мешает восприятию событий в целом. Тут надо суметь на фоне событий, происходивших на Руси и за ее пределами, рассказать о своей жизни, больше, если говорить словами потомков, похожей на одно большое приключение. Чем дальше я живу, тем все отчетливее понимаю силу и правильность одного утверждения: каждый последующий год только лишь добавляет крепости, зоркости и ясности во взгляде сознания. В этом на самом деле и есть сила.
