То лето было действительно хорошим. Мы ходили купаться и загорать. Плавать я правда не умею, но смотреть на сверкающую, теплую воду, на размеренно проходящие мимо лодочки мне очень нравилось. А он плавал много. Делал в воде какие-то невозможные трюки. Я смеялась и очень им гордилась. Он подходил, брызгал на меня водой и улыбался. Мы садились рядышком и начинали говорить.
– О чем вы говорили?
Обо всем. Мы много шутили. Обсуждали нашу свадьбу, которой, я знала, никогда не будет. Но думать о комичности церемонии, о наших до боли разнообразных друзьях – интеллектуалах, художниках, поэтах, алкоголиках, заводчанах и даже бездомных – было очень весело.
– Почему ты была уверена, что вашей свадьбы никогда не будет?
Я могу сказать «потому что он пил или нестабильно работал», но это не совсем правда.
– А в чем правда?
Я не знаю… Однажды мы были вместе. Это был грустный вечер. Он выпил и кое-что мне рассказал. Мы смотрели какой-то странный артхаусный фильм – один из тех, которые, вроде бы, нравятся, но после них такое ощущение, что ты оказался в каком-то душном, грязном и липком месте. Он начал вести себя слишком самоуверенно и поделился залихватской и мерзкой историей, как изменил своей бывшей девушке, как унизил ее и, по сути, растоптал. Я сидела будто громом пораженная. Оказалась, я могу пережить свою боль, но не могу пережить боль другого человека. Я хотела увидеть в нем – рассказывающем все это – обиженного и надломленного мальчика, который рушит все вокруг, потому что изувечен внутри. Но сама превратилась в плачущую маленькую девочку.
– Но ты говорила, что лето было хорошим?
Да-да. Очень радостным и светлым. Я вошла в его семью. Меня смешили шутки его мамы. Она говорила, что с удовольствием поменялась бы детьми с моими родителями. Я понимаю, что это не весело. Но я почувствовала себя своей – родной и любимой. Мне нравилось гулять с ним – по лесу и по горам. Бывают года с особенно нежным, приветливым летом. Был именно такой год. Я собирала цветы и постоянно улыбалась, гадала при нем на ромашке. Он забавно напрягался и ждал подвоха, но ромашка всегда давала позитивный ответ. С нами часто бродила смешная, ласковая собака. Она постоянно терялась, боялась каждого шороха, огромная – пыталась забраться ко мне на руки и спрятаться при виде опасности. Я понимала, что он меня любит, и видела в его глазах доброту. Демон, который так сильно обидел его девушку и со смаком рассказал обо всем мне, кажется, совсем исчез в нем.
У меня есть странная теория про монстра. В детстве я думала, что он вселялся в моего папу, когда тот пил. Но нужен монстру совсем не папа, была уверена я, а моя маленькая душа. Он раз за разом разбивал мою любовь к папе, заставлял меня мучиться и рыдать. Я выросла, сбежала от него. И вот монстр снова меня настиг. Но тем летом все было хорошо. Мои шрамы на лице подживали, нога почти перестала хромать. Я была счастлива и наслаждалась покоем и солнцем.
Познакомились мы очень просто. В то время я организовывала концерты в клубах, помогала друзьям с небольшими музыкальными фестивалями. К своей работе я относилась чересчур ответственно. Но так и нужно. Наверное. А сфера сама по себе была гипернеответственной – концерты вечно сдвигались, переносились и отменялись. Кто-то пил, кто-то впадал в депрессию, кто-то оказывался умалищенным, кто-то беременел, кто-то резко становился святым, уходил работать в офис или на завод. И я во всем этом хаосе до блеска полировала свой нереализованный материнский инстинкт. Временами я оказывала материальную помощь, временами – психологическую. Но чаще всего я сама была в шаге от переутомления и нервного срыва.
Тот фестиваль я готовила в нещадных условиях. По ночам писала рекламные посты, пыталась найти замену слившимся спонсорам, ежедневно то тут, то там меняла сетку выступающих групп, но одновременно жутко кайфовала. Получалось что-то дико летнее и настоящее. Главные организаторы давали полную свободу, подбадривали, но слезно просили только об одном: «Нам предоставили площадку федерального подчинения, давай не сильно выходить за рамки 18+. Мы тут не Вудсток, ни на что не претендуем, а терять свое имя, авторитет и возможности совсем не хочется». И я обеими руками была за. Группа за группой, выступление за выступлением все было душевно и талантливо, в меру провокационно и актуально. Пока не настало время группы, в которой я встретила свою любовь. Да, я поступила непрофессионально. Я доверилась своему коллеге, рассказывающему взахлеб, какие они классные. Я оставалась абсолютно спокойной и уверенной в стабильном выступлении, даже знание о легком психическом расстройстве товарища меня не насторожило. Да что говорить – слова «пост-ирония» и «пост-панк» относительно творчества коллектива не подтолкнули меня к прослушиванию хотя бы одной песни.
Как назло, в тот день, я была загружена другой работой, пропустила чек и подошла к самому началу концерта. Стали подтягиваться какие-то креативные дети – пакеты детей нещадно гремели. Взрослые тоже подходили активно. Та или иная тара была у всех. Я познакомилась с угрюмыми участниками группы. Они нервно курили и сосредоточенно молчали. На земле – рядом со сценой – лежал лист со списком заявленных композиций. Я его подняла, пробежала строчки, где обсценная лексика гармонично чередовалась с названиями напитков, которые лучше не употреблять, – и мое сознание поплыло в другую реальность. Я ощутила, что все кончено, и, шатаясь, пошла к ничего не подозревающим организаторам. Я пыталась что-то промямлить, мол совсем не знала и не ожидала, доверяла и была обманута. Тут начался концерт. Дети и взрослые весело запрыгали, достали из пакетов тару и стали дружно подпевать и подпивать. А мы с ребятами ошарашенно молчали. Кто-то ушел. Я плакала и время от времени собирала разбросанные пустые бутылки. Да, я думала о сохранности камерной и дружелюбной федеральной площадки, но больше о своих коллегах, которые доверяли мне и которым так тяжело было все здесь устроить. На следующий день мы встретились и мудро решили: «Здесь у нас не Вудсток, сами не расскажем, никто не узнает. Зато аудиторию расширили. Мало ли, возможно, в следующий раз дети с бутылками придут на один из концертов классической музыки, которые тоже проходят здесь. То есть даже доброе дело сделали». Другими словами, ничего страшного не произошло. Только сама я, и это стоит признать, очень люблю пост-панк, пост-иронию и угрюмых мужчин.
