«Мы русские. Мы дети Волги.
Для нас значения полны
ее медлительные волны,
тяжелые, как валуны…»
Е. Евтушенко
Мелкой рябью в водах Волги плясали кудрявые верхушки Жигулевских гор. Отражаясь в бликах речной глади, медленно гасла вечерняя заря и уносила за собой прожитый летний день. По заведенному порядку мироздания солнце ненадолго вспыхнуло, а после растворилось в лесах бескрайних Жигулей. Наступала молчаливая ночь.
Дед Макар всматривался в пейзажи, знакомые с детства. Он стоял на берегу речки с причудливым названием Кунья Воложка, а между ним и далекими горами пролегли озера, реки, острова. Темнота делала их границей между небом и землей, словно кружевом, разделяющим два мира. Все смолкло в тот час, лишь редкий всплеск воды да мягкая волна нарушали тишину.
Сапоги Макара затягивал мокрый ил, но дед не шевелился, только изредка поднимал руку, лениво отгоняя зудящую мошкару. Позади за спиной раскинулся город. Тот, что вырастил мальчонку, которого сегодня зовут дедом; тот, где вспыхнули красные флаги революции, когда Макар вступил в совершеннолетие. Отсюда уходили на фронт соседи в Гражданскую войну, и здесь проливались слезы поволжского голода. Город Ставрополь-на-Волге Самарской губернии – родина Макара, которую он покинул только раз в сорок первом. Пять лет его терзала Великая Отечественная, но по возвращении ждала единственная дочь Катерина. За раскинувшимся лесом нашли последний покой его родители, жена и двое сыновей. Два других сгинули в окопах Сталинграда. Сколько бы ни пережил дед Макар за свой век, он остался верен городу, водам бескрайней Волги и родному дому.
Сегодня в Ставрополь никто не возвращался. Его покидали семьями, оставляя за собой край разрушенных домов и вымерших улиц. Город оставляли старожилы и ребятня, безусая молодежь и девки на выданье. Вынужденно, нехотя они нагружали обозы и отправлялись за другой жизнью в новые места.
Внезапный перелом в жизни тихого города случился три года назад, когда на берега Волги приехали инженеры и строительные бригады. Целые комиссии мерили, сверяли, записывали, а вскоре сообщили новость, перевернувшую все:
– Товарищи, вы становитесь свидетелями технического прогресса. Не побоюсь этого слова, прорыва в инженерной мысли страны! Сегодня положено начало великой стройки. А это значит, что мы воздвигнем тут мощный гидроузел во благо будущих поколений и комфортных условий быта живущих ныне! Гидроэлектростанция сулит вашему краю рост экономики, появление рабочих мест и развитие промышленности. Начинается новый этап, и это происходит на наших глазах! Мы построим ГЭС! – в ту минуту аплодисменты прервали торжественные голоса, и все с жаром бросились обсуждать грядущие перемены.
Но радость ставропольчан, еще не понимающих, чем обернется подобное к ним внимание, продолжалась недолго. Вскоре те же рабочие комиссии, но уже не столь пылко, опять огорошили известием: русло реки изменят, а Волга разольется огромным водохранилищем. Поэтому большая вода, так необходимая для технического процесса, накроет все, что окажется на ее пути. Исчезнут острова, Кунья Воложка и даже сам Ставрополь.
Дед Макар вздрогнул. Он знал, что через несколько дней былая жизнь уйдет под воду, город не станет препятствием на пути шагающего по планете прогресса. Никакой инженерный гений не придумает ничего другого, как просто-напросто все затопить. Улицы накроет бурная река, похоронит их на дне и обнимет то, что не успели перевезти или снести.
– Пора, – буркнул Макар, бросив взгляд на далекие горы. Едва слышные всполохи человеческого голоса напоминали, что здесь до сих пор живут люди – та малая часть жителей, которая отдала себя на волю случая в надежде на лучший исход. Оглядываясь вокруг, понимали: изменения неизбежны. Дед Макар был одним из тех, кто знал: откладывать дальше некуда.
Последние месяцы народ занимался сбором вещей, целых хозяйств, даже домов. Заново город по решению комиссии строили выше уровня реки, за лесом, поэтому жители разбирали деревянные избы и перевозили в безопасное место. Покинутые безмолвные здания нещадно взрывали, улицы наполнялись суетой, криками и хлопками динамита.
Макар медленно побрел по пустым улицам. Он с тоской бросил взгляд на старый фундамент и несколько ступеней, уходящих в пустоту, – единственное, что осталось от Троицкого собора. Воспоминания горькой змеей заползли в душу.
– Здесь вода на девять метров всего-то поднимется, колокольня сверху окажется. И на что это похоже? Река, а посередине крест? За это нам спасибо не скажут, – заявляли те самые из комиссии. – Что ж теперь, что восемнадцатый век. Разобрать никак невозможно, стены больно несокрушимые. Только взрывать, никак иначе! Колоколов давно нет, а крест, однако, на месте. Про судоходство надо думать, про будущее.
Переступая через разбросанные повсюду кирпичи, Макар наконец достиг своего дома и дернул калитку. Та протяжно скрипнула, и он, улыбнувшись, прислушался к звуку. Потом закрыл, открыл еще раз. В ночной тишине привычный слуху скрип повторился и глухо отозвался в дедовом сердце. На секунду все стихло, и неожиданно издали донеслось глухое бормотание. Макар наклонил голову, прислушался и подошел к остаткам соседского забора. Там, в зарослях смородины, он узнал старого друга Игната Прокопьевича. Крепкий, но худой, словно высохший на волжском солнце, тот лихо работал лопатой и так усердно копал землю, что пот застилал глаза. Пятерней провел по мокрому лбу, осторожно положил в ямку аккуратный сверток и принялся за дело в обратном порядке. Когда закончил, откинул лопату и для надежности попрыгал на потревоженной рыхлой земле.
