Моросил мелкий утренний сентябрьский дождик. Кроссовер, которым управляла Полина, быстро летел по автотрассе. Вот и показался отворот на родовую деревню Пайбуха. Машина, притормозив, свернула на гравийную дорогу и запрыгала на ухабах. Встречных и попутных машин не было, мягкая подвеска гасила тряску. Колбина, глядя на пожелтевший лес, размышляла о превратностях людских судеб. На переднем сиденье, свернувшись клубком, спал черный котенок Тузик. Впереди на пустой дороге показался «уазик-буханка». Моргнув фарами, Полина остановила кроссовер и опустила стекло. Из «уазика» выбежал дед Васька и подбежал к ней.
– Полина Дмитриевна пожаловали, – подобострастно расплылся в улыбке Кондратьевич. – Я вот машинку купил по вашему велению. Везу старушек в район в поликлинику.
– Вези, Василий, не отвлекайся, а то на прием опоздаешь.
– Не опоздаю, они все записаны к разным специалистам по времени, должен успеть.
– Вечером я к тебе зайду, вот тогда и отчитаешься о проделанной работе, – строго сказала хранительница и поехала дальше.
В родовом доме Полина, не смотря на видимое запустение, почувствовала себя комфортно и уютно. Она вернулась туда, где ей всегда хорошо. Здесь, дома, хранительнице не нужна была постоянная внешняя подпитка – отъем энергии у других людей. Здесь само место дарило ей нужные силы. Котенок пошел обнюхивать углы. Затопив печку, чтобы ушла сырость, Колбина улеглась на бабушкину кровать и сразу заснула.
– Жестко ты с ними поступила, ой как жестко, – услышала она голос бабули, пришедшей в ее сон.
– Они этого заслужили.
– Не ожесточись сердцем, внучка.
– А как можно оставаться с такими людьми добренькой?
– Говорила я тебе, поживи годик в Пайбухе, наберись сил, всего бы этого не случилось.
– Это время прошлое, бабуля, ушедшего не вернуть.
– Понятное дело, что не вернуть. Но наперед прислушивайся, Поля, ко мне. Я из Пайбухи после войны выезжала редко, знала, что без близости Марухи начну терять силы.
– А как ты могла служить на госпитальном поезде без притока силы со стороны? Ты бы через несколько недель превратилась бы в простую медсестру и ничего бы не смогла диагностировать.
– Есть на мне грех, внучка, очень много грехов. Я, когда была на этом поезде во время войны, организмы людей очень хорошо чувствовала, кто жилец, а кто нет тем более.
– Ты помогала безнадежным уйти из жизни? – спросила, а может, ответила на свой вопрос Полина.
– Да, внучка, помогала, но все их последние силы тратила на тех, кого можно было спасти.
– Мне повезло, у нас был главный врач – хороший, добрый человек. Мужик сильно пьющий, ничего не понимающий в медицине, но дорожащий своим местом. Он уже побывал в местах лишения свободы и обратно туда не хотел. По выживанию раненых наш поезд в начале оказался самым худшим, главврачу вынесли неполное служебное соответствие. Дальше у него был в лучшем случае снова лагерь, в худшем – расстрел. Тогда мы эвакуировали в тыл раненого генерала, делать операцию не решались – в его теле было несколько осколков. Я знала, где эти осколки находятся и ночью пришла к главврачу и сказала, что, если срочно не оперировать, то к утру генерал скончается.
– Бабуля, ты хочешь сказать, что он тебя на тот момент девчонку послушался?
– Конечно, нет, но я уходя сказала, что есть места пострашнее Воркуты. Он был пьян, выбежал вслед за мной, вернул и приказал рассказать, где находятся осколки в теле генерала. Смертельный осколок находился в печени, и его нужно было срочно извлечь. Главврач, не надеясь на свою память, все записал в блокнот, он туда вносил все, что нужно было по службе. Он вызвал самого лучшего нашего хирурга и в приказном порядке объяснил, где и как необходимо оперировать. После операции хирург был в восхищении от диагностики главврача, хотя до этого считал его лишним врачом на нашем поезде. После этого я стала лучшим другом нашего главного врача. Он советовался со мной по всем диагнозам. Дела нашего госпитального поезда пошли на поправку, мы выбились в передовики по количеству спасенных раненых. Наш главный врач закончил войну полковником с тремя орденами – постарался спасенный генерал, который после войны очень возвысился. Меня главврач тоже не забыл и представил к медали «За боевые заслуги».
– Ты с ним жила?
– Я с ним делила постель. Я же сказала, что мужик он был хороший.
– А что с ним стало после войны?
– Вернулся к своей жене, получил под начало госпиталь в Москве, а через три года сильно напортачил и застрелился из наградного оружия. Звал меня с собой, но я не поехала, вернулась в Пайбуху и начала тут новую жизнь. Получать жизненные силы вдали от дома стало трудно. Он же без меня не смог – груз ответственности был огромный, времена тяжелые, чуть не справился, и тебя могли отправить в расход. Ему бы выйти в отставку, но жена, не понимавшая, с каким трудом дается ему работа главного врача, толкала его вперед по карьерной лестнице.
– Что мне делать, бабуля? Меня влечет мир людей, я не смогу жить, как ты, затворницей в Пайбухе. Насыщаться же энергией в Москве трудно, я постоянно испытывала ее нехватку. Только, когда отбирала у насильников жизни, получала достаточно сил, и то, их хватало на два дня.
