– А у вас прямо так и написано в паспорте – Лика? – спрашивает менеджер.
– Прямо так и написано.
Менеджер шелестит документами, словно лёгкий ветерок. С такими длинными ловкими пальцами он мог бы стать музыкантом или гинекологом, а не работником кадрового агентства. Лика поправляет очки с простыми стёклами и смотрит в окно. Очки – это маленькая невинная хитрость, делающая её лицо старше и увереннее, именно то, что нужно работодателям. Они хотят иметь дело с серьёзными, опытными, надёжными. Менеджер тоже хочет казаться надёжным и опытным, но вместо очков отрастил себе бороду, которая нелепо смотрится на его полудетском лице, и кажется искусственной, как у актёра школьного театра, изображающего звездочёта в инсценировке «Золотого петушка». И виски у него неровно пострижены. Лика сдержанно улыбается, давая понять менеджеру, что реплика, касающаяся её имени, была не совсем уместной, но, как человек воспитанный, она словами не даст этого понять. С него хватит и улыбки, узкой и холодной, как лезвие ланцета.
Они одни в небольшом кабинете, на стенах висит несколько фотографий в серых стальных рамках с видами Парижа, Лондона и Нью-Йорка. На белом столе кружка с остывшим кофе. За окном майский день, предвестник лета. Телефон менеджера, лежащий на стопке бумаг экраном вниз, начинает вибрировать, но менеджер хорошо дрессирован, и ухом не ведёт, даже не смотрит, кто звонит, продолжает перебирать бумаги. Лика неслышно и глубоко вздыхает, а потом медленно выпускает вдох обратно на волю. Никакого волнения. Она может позволить себе не волноваться на этом собеседовании, первом из череды возможных. Даже если в этом кабинете её караулит неудача, она просто спустится вниз на огромном, размером с её квартиру, лифте, и выпьет кофе в какой-нибудь тихой кофейне. Или это будет чай. Лика не отдавала предпочтения никакому из этих двух самых распространённых напитков.
Менеджер отрывается от анкеты и говорит:
– Кажется, у нас есть кое-что подходящее.
В его голосе слышится плохо скрытое сомнение, как будто он собирается предложить ей что-то не совсем пристойное, может быть, эскорт-услуги для пожилых иностранцев. Лика снова надевает на лицо узкую улыбку, но уже теплее, чем предыдущая, и внимательно, но без заискивания, смотрит менеджеру в глаза. Он смущается и опять смотрит в бумаги.
– Ваш прошлый работодатель очень хорошо о вас отзывался, и поэтому мы сочли возможным рассмотреть вашу кандидатуру… порекомендовать вас… учитывая ваши компетенции…
Менеджер ещё некоторое время путается в падежах и склонениях, как ребёнок в складках отцовского костюма, который он решил примерить тайком от родителя.
Лика почти его не слушает, ждёт, когда он перейдёт к сути, но долгая прелюдия в данном случае лишь часть ритуала, как пляска голожопых папуасов над освежёванным телом миссионера, по случайности забредшего на территорию племени. Лика поправляет очки. Посмотреть на часы прямо сейчас будет не очень вежливо, а в кабинете настенных часов нет. Не то чтобы она куда-то торопилась; кроме собеседования, других дел у неё сегодня нет, просто это старая педагогическая привычка – смотреть на часы, контролируя, сколько минут осталось до конца занятий.
Менеджер, наконец, переходит к сути. Он откладывает стопку бумаг, и Лика быстрым взглядом успевает отметить время на крупных часах на его запястье. С начала интервью прошло двадцать минут.
– Да-да, – говорит она, – если бы мне не было интересно ваше предложение, я бы сюда не пришла.
Кажется, её ответ звучит чуть грубовата, и она смягчает эту грубость открытой улыбкой.
– Из множества кандидатов они отметили именно вас. Впрочем, кажется, они были знакомы с вашим прошлым работодателем.
– У них мальчик или девочка? – спрашивает Лика.
– Девочка. Пять лет.
Еве тоже было пять лет, когда они познакомились. Теперь ей семь, и она ходит в школу где-то в Канаде, кажется в Бернаби. Еве с родителями пришлось очень быстро уехать из Беларуси, потому что бизнес её отца заинтересовал каких-то высокопоставленных чиновников, чуть ли не из администрации президента. Если такие люди чем-либо интересуются, у владельцев начинаются серьёзные проблемы, и очень скоро они перестают владеть и обладать. К счастью, отец Евы почуял этот интерес, и они успели вовремя уехать, сохранив большую часть денег.
Теперь Лика искала работу. Ничего путного не попадалось, а идти работать в государственное учреждение она не хотела. Того раннего опыта, который она получила после университета, ей хватило на всю оставшуюся жизнь. Несмотря на то, что молодость всё прощает, иногда Лика вспоминала свою первую работу не с ужасом, а с лёгкой гадливостью, и дело было вовсе не в копеечной оплате, а в самой организации всего дела. К счастью, два года обязательной отработки прошли быстрее, чем она ожидала, и Лика пообещала себе никогда не иметь дела с государственной медициной. Затем было несколько лет работы психологом-дефектологом в частных медцентрах, годы работы над собой и повышения собственной квалификации, для чего пришлось выучить два иностранных языка. Теперь Лика склонялась к отъезду из страны и даже рассматривала вакансии в Польше, Чехии и Германии. Но что-то мешало ей сделать последний шаг, сказать самой себе, что здесь больше нечего ждать, что страна в нынешней ситуации под многолетним руководством невежественного плебея обречена на медленное угасание, как медленно угасает ослабленный человеческий организм, не способный сопротивляться инфекции.
