1. Пролог
Мою руку жжет от того как Дамир вцепился в нее своими железными пальцами. Словно затянул на запястье раскаленный браслет с впивающимися в плоть шипами. Но в груди печет сильнее, и лицо заливает краской от стыда — перед родителями, братом, сестрами, родственниками жениха и всеми гостями.
Дамир толкает меня прямо в центр двора. Поскользнувшись на мокром от мелкого дождя газоне, падаю грудью вниз. И только вовремя выставленные перед собой руки спасают мои ребра.
Лица поднять не решаюсь. Я опозорила свою семью. Опозорила Дамира. Втоптала в грязь его чувства.
Пять сотен пар глаз устремлены в меня. Музыканты больше не играют. Джигиты не танцуют с моими подругами. Старшие придержали свои благословения. Дети прячутся за спинами родителей, будто я заразна.
Напрасно я надеялась, что гименопластика скроет мой грех. От Всевышнего ничего не утаить. И час моей расплаты пришел в самый неожиданный момент — в день моей свадьбы.
— Она порочна! — не крик, а настоящее свирепое рычание раздавливает меня окончательно. Сколько скорби и презрения в голосе Дамира. Ровно столько было в нем любви и нежности пять минут назад.
Слезы душат, катятся по щекам, сильнее обжигая лицо. Я совершенно бесправна. Непростительный грех. Тень, упавшая на мою семью, на весь мой род.
— Все не так, как ты думаешь, — бормочу в бреду. — Не так… Не так…
— Сын, объясни! — требует мой несостоявшийся свекор.
— Твоя сестра, тетя Зухра, все объяснит!
Я чувствую на себе разгневанный взгляд его темных глаз. Он вправе плюнуть в меня и даже ударить. Уже неважно, ведь дома меня и так поколотят, а потом либо выставят за дверь, либо выдадут за первого встречного иноверца и забудут о моем существовании. Таковы наши суровые традиции: женщина ничем не защищена.
— Месяц назад эта блудница оперировалась в нашей клинике, брат, — докладывает тетушка Зухра. — Она восстанавливала девственную плеву! — во всеуслышание.
Вздохи, шепот, плевки, ругательства и молитвы.
Я зажмуриваюсь, вонзив пальцы в сырой газон. Хочется верить, что это всего лишь сон. Кошмар перед свадьбой. Но нет, я остро чувствую, как Дамир хватает меня за волосы и задирает мое лицо, чтобы каждый мог в него посмотреть, запомнить.
— Зухра, я уверен, ты ошиблась, — не хочет верить ей глава их семьи. — Майя чтит традиции. Эта девочка выросла у меня на глазах. Ее отец, мой лучший друг, не позволил бы ей поставить пятно на чести семьи.
— Брат, у нас много пациенток. Время такое, что женщины любят обращаться к пластическим хирургам. Но опозоренных девиц на пальцах можно посчитать. Я каждую в лицо узнаю, каким бы именем она не назвалась.
Мужчина надвигается на меня мрачной тучей. Его кулаки крепко сжаты, как и губы. Хмурый взгляд обводит мое запачканное грязью и травой свадебное платье, и низкий грубый голос задает один короткий вопрос:
— Это правда, дочка?
Я прикрываю глаза. Плечи содрогаются в такт моим рыданиям. Бессмысленно теперь отпираться. Тетушка Зухра все докажет.
— Я не ударю тебя только из уважения к твоей семье, — говорит он. — Убирайся вон, позор всего рода Джафаровых. Мой сын никогда не женится на порченной.
Дамир отталкивает меня, и в тот самый момент весь мир становится враждебным. Даже моя мама, мамочка, не подходит утешить меня. Она боится отца. Его ярости и осуждения людей, которые тихо расходятся, пока родственники спешат поддержать обманутого Дамира.
Никому нет до меня дела. За исключением одного-единственного человека — незнакомого мужчины-иноверца. Приблизившись, садится возле меня на корточки и за подбородок поднимает мое лицо.
На вид ему лет шестьдесят или даже больше, но выглядит стильно, ухоженно. В хорошем костюме. Пепельные волосы с боковым пробором аккуратно стрижены, как и густые усы с бородкой. На запястье дорогие часы и перстни на пальцах. От него пахнет горьковатым парфюмом и табаком, а не старостью.
— Отойди от нее, Валентин Борисович, — обращается к нему разбитый моим предательством отец Дамира. — Она грязная.
А он продолжает молча смотреть в мои глаза. Без любопытства, пренебрежения или страха.
— Выходи за меня, Майя, — вдруг произносит спокойно и располагающе. — Ни к чему принуждать не буду.
— Валентин Борисович, тебя Всевышний покарает!
Он поднимает лицо, встает и выпрямляется перед своим другом.
— Гляди, как бы Он тебя не покарал. За то, что даже не дал ей объясниться.
— Не рушь нашу долгую дружбу из-за девки, Валентин Борисович, иначе ноги твоей больше в моем доме не будет.
— Тогда прощай!
Он берет меня за руку, поднимает на ноги и накидывает на мои тонкие плечи свой пиджак, согретый теплом его тела. Ведет меня сквозь плотную толпу озадаченных гостей к своей машине, усаживает на заднее сиденье и хлопает дверью. В тишине глухого салона я могу слышать лишь редкое бряканье капель дождя по крыше.
Лбом упершись в спинку переднего кресла, читаю все молитвы, какие помню, но легче не становится. Мне было одиннадцать, когда нас с Дамиром сосватали. Целых восемь лет я трепетно ждала дня нашей свадьбы. Я фантазировала, какой у нас будет дом, сколько мы родим детей, придумывала имена дочерям, которых буду приучать к традициям. Все рухнуло в один миг. И в глазах людей в этом только моя вина.
