Земля, вы знаете, живая:
Её я гладил по траве —
Она теплела, отзываясь,
Я чувствовал её ответ.
Столь широки её объятья —
Они, я знаю наперёд,
Вместят меня, сестёр и братьев
Моих, когда придёт черёд.
И малой косточкой вишнёвой,
Еловой шишкой, колоском
Я упаду и стану снова
Зелёным маленьким ростком.
И вдруг услышу, оживая
И открываясь синеве:
«Земля, вы знаете, живая —
Её я гладил по траве…»
Гранат на ветке в парке – он ничей —
Коралловым цветёт и тихо зреет.
Вот новый дом – но не найти ключей,
Очаг в том доме – ярче, горячей
Для тех, кто дома вовсе не имеет.
Малиновка поёт – она ничья —
«Малиновка поэт» пишу по Фрейду.
И я не я, и «каса»1 не моя,
Скажу адептам ревностного рейда.
Ничьи, опять же, пробковый же дуб
И дерево какого-то Иуды…2
Кто столь упрям, безжалостен и туп —
Что навязал нам жизненные путы?
Ничья трава нежна и зелена,
Сыра-земля под ней нагрета солнцем…
Я встану на – почувствую: одна.
Она – одна, и мы в неё вернёмся.
А потому свободно – и всегда! —
Ступать по ней разутою стопою
Не стоит – жизни, денег, слёз, труда…
Да ничего практически не стоит.
∞
И потому – по утренней траве! —
Под пение малиновки на ветке! —
Ступай себе… А о жестокий век
Пускай ломают головы разведки.
Всё только здесь, сегодня и сейчас:
«Да будет свет!» – и радуемся свету.
А что ещё Господь в Раю припас
Для нас с тобой – с тобой нам дела нету.
Ничейный сад ухожен и полит.
Подумать только: это – тоже осень,
А солнце так заботливо палит…
Я ухожу, но сердце не болит:
Никто не взял гранат – но и не бросил.
Астильбе, тубероза, альстромерия3 —
Их даже и назвать с тобой непросто нам, —
Так утончают грубую материю,
Чтоб не стыдиться после перед Господом.
Стремятся так взойти, цвести и выстоять —
Работа в дождь и зной, скажу я, та ещё, —
Чтоб мы с тобой подумали о выспреннем,
Смиренно из земли произрастающем.
Дубы, берёзы, чуть качая ветвями,
Недвижные всегда и молчаливые,
Для большинства и вовсе незаметные,
Питают нас своей спокойной силою.
Так нам ли горевать? Но вот не рады мы —
Не деревá, а и того не сделали,
Чтоб одарить красою и прохладою,
Благоуханьем и плодами спелыми.
Жёлтые листья с шуршаньем сползают в бассейн —
Им, пересохшим, по нраву лазурная влага.
Я оглянусь посмотреть: утонули не все, —
И, повернувшись к столу,
Запишу на бумаге.
Я запишу и о том, что сейчас напишу,
Что написала, запнулась, исправила слово…
Листья не мне поверяют, а карандашу —
Вроде простому, но нет,
Не такому простому —
Страхи, сомненья, что вот, мол, утонут, умрут…
Что ожидает их в ласковой неге бассейна?
И задрожал карандаш: если тоже сотрут?
Бросят, сломают,
А слово – порвут и развеют?
Листья с деревьев и те улетают на юг —
Северный ветер и в этих широтах не шутка.
Их провожаю глазами: воротятся вдруг?
Или зависнут недвижно
Хотя б на минутку…
Листьям с деревьев загар этот рыжий к лицу.
Синий и влажный – уже, несомненно, осенний —
Воздух вдыхаю: а вдруг и меня унесут?
В страны пространных каникул,
Сплошных воскресений.
Или мне чудится? Кто это шепчет во мгле?
Листья, и листья, и листья, и листья, и листья…
Листья с деревьев устало ползут по земле,
Листьям с деревьев пришлось
На неё приземлиться.
Листья с деревьев осенних – всё те же слова,
Сон их – всё тот же полёт, но ещё интересней…
Спи-засыпай, отдыхай, золотая листва,
Станешь землёю однажды,
Но всё же воскреснешь.
Гляжу, как будто бы сквозь слезы,
На грустный, на Нескучный сад:
Уход – излюбленная поза,
И взгляд – излюбленный – назад.
И по холодно-волевому,
Непроницаемому вглубь,
Бежит слеза по ветровому —
От ветра слёзному – стеклу.
Сегодня ураганом
Качает тополя,
Трясётся под ногами
И ухает земля.
И пальму ветром косит,
Та гнётся и скрипит,
Как будто она вовсе
Не пальма, а бушприт.
Всклокоченная башня
Мотается безбожно,
Чтоб стало – нет, не страшно,
Но до смерти тревожно.
На пляж морской, послушная Зефиру,
Накатывает лёгкая волна.
Вода в ней, как бутыль из-под кефира, —
Так трогательно нежно-зелена…
Порой осенней не страшны медузы,
Туристов толпы, дети, душный зной —
А море пахнет дыней и арбузом,
Жасмином, эвкалиптом и сосной.
Лежи себе в очарованьи сонном…
И шевели в движеньи холостом
Размеренным спокойным метрономом —
Мерцающим чешуйчатым хвостом.
Забыться синим сном
О вечном и зелёном
В пространстве потайном,
В проёме межоконном,
Где эти два стекла
Покажут без изъяна,
Кем стала, кем была
И кем когда-то стану.
Застыть, как синий шмель,
Чьи слюдяные крылья
Влекли его на хмель,
Носили над ковылем,
Чьи лапки поутру
Купались в синей мяте,
Чьё тельце ввечеру
Им сброшено, как платье.
Что снится зебре зимним вечером?
Ей снится он, пушистый снег,
Волшебным образом размеченный
Ритмичный чёрно-белый бег,
Ей снятся правильные, чёткие,
Изогнутые лишь слегка
Чуть-чуть волнистою походкою,
Как будто зебрины бока,
И, словно сон вечерний, длинные, —
То черноты, то белизны —
На том снегу пушистом линии.
Такие вот у зебры сны.
