Амина
– Даже не представляла, что в Москве есть такие места, – говорю, хватаясь за руку мужа и удивленно глазея по сторонам.
Вокруг высятся промышленные здания, почерневшие от времени, а за ними виднеются перевитые площадками и лестницами огромные трубы, даже издалека напоминающие чудовищные жерла.
– Чугунолитейный завод. Раньше было передовое предприятие. А теперь можно снимать стимпанк. – улыбается Герман. Вглядываюсь в любимое лицо. Очень хочется дотронуться ладонью до коротко стриженого затылка, обвить руками крепкую шею, заглянуть в карие глаза. Останавливаю саму себя – «на людях нельзя, нельзя!».
– Жутковатое место, – вздыхаю я, все еще не в состоянии поверить, что позволила мужу привезти меня на заброшенный завод.
– Атмосферное, – довольно хмыкает супруг. – Ну, а где еще проводить бои без правил? Народ так и прется от естественных декораций.
– Тебе виднее, – шепчу, беря его под руку. Провожу пальцами по кашемировому рукаву, в который раз наслаждаясь мягкостью ткани. И тут же цепляюсь ногой за какую-то болванку.
– Просил же не надевать каблуки, – добродушно бурчит Герман, подхватывая меня. Обнимая, притягивает к себе и больше не отпускает. Его рука крепко поддерживает меня за талию. Так и входим в зал, будто счастливые молодожены.
Там, откуда я родом, не принято проявлять чувства при посторонних. Муж и жена редко касаются друг друга на людях. Любые, даже невинные ласки просто запрещены. И первое время меня коробит от избытка эмоций Германа, которые он даже и не думает скрывать. Его мимолетные прикосновения поначалу приводят меня в ступор. Дергаюсь, когда его губы накрывают мои в полумраке машины.
– Не бойся, – ворчит он, – никого же нет.
«Ну как нет! – хочется возразить мне. – А водитель и охранник на переднем сиденье?»
Но тут воспитание снова берет свое. Слово мужа – закон. Мужчине нужно оказывать почести и никогда не перечить, ибо он – совершенное создание Аллаха. Поэтому подчиняюсь ему. Всегда и во всем.
– Ну, как тебе? – отвлекает от нахлынувших воспоминаний Герман.
В изумлении рассматриваю огромное помещение. Вероятно, когда-то здесь было производственное здание. И судя по рельсам, тянущимся в два ряда и уставленным широкими чугунными вагонетками, тут находился цех готовой продукции. Сейчас же на каждой из них стоят рядами мягкие кресла, почти все заполненные зрителями. Да и само помещение больше напоминает театр, хотя и в других декорациях. Задираю голову вверх и с интересом рассматриваю тянущиеся вдоль стен балконы. Наверняка раньше их использовали как переходы. А сейчас по воле организаторов там устроили галерку.
– Интересное оформление пространства, – со знанием дела киваю я мужу.
– Алишер творит чудеса. Я сам обалдел, когда увидел впервые. И безумно рад, что сумел вытянуть тебя. Такое не передать словами, – радостно заявляет супруг, привычно чмокая меня в висок.
Мысленно вздрагиваю. Хотя умом понимаю, что нет в действиях Германа ничего плохого. Наоборот, он любит меня и гордится. Здесь, в Москве, никто не осудит. У людей нет предрассудков и средневековых понятий. Но все равно в ушах звучит отцовское «харам!».
Прогоняя дурные воспоминания, теснее прижимаюсь к мужу.
– Угадай, где наши места? – довольно хохочет он.
– Э-э… дай-ка подумать, – дурачусь я. – Мы сидим на галерке? Чтобы был лучше виден рисунок боя? Или в заднем ряду партера?
– Именно там. Как ты догадалась? – весело фыркает муж, ведя меня за руку вдоль платформы, стоящей прямо около ринга. И поравнявшись с высокими оббитыми красной кожей креслами первого ряда, легко и непринужденно поднимает меня на чугунную поверхность.
– Галерка, партер, – бубнит он, вскакивая следом. – Прошу, мадам! Пальто не снимай, – бросает, слегка поморщившись. – Тут вечно сквозняк.
Поправляю короткий, мною сшитый френч. Если разобраться, ничего нового нет. Обычное двубортное пальто из серой шерсти больше напоминает шинель. Вот только мне пришло в голову украсить его серебряными драконами и змеями. И оттого моя скромная кольчужка превратилась в объект всеобщего восхищения. Расстегиваю пуговицы, выполненные в виде свернувшихся змей, и бездумно гляжу на ринг, возвышающийся на высоком постаменте. Место боя со всех сторон затянуто сеткой. И мне почему-то кажется, что из Москвы двадцать первого века меня в одночасье перенесло в гладиаторский Рим. Задумавшись, я не сразу замечаю, как в зале тускнеет свет и над рингом зависает люлька мостового крана.
– Дамы и господа! – орет оттуда ведущий. – Мы рады вас приветствовать на главном бое уходящего года! Наш клуб представляет Артё-ё-ё-ём Скворцо-о-ов!!! А его противник сегодня – Асла-а-ан Кодзу-у-у-ев!!!
Смотрю на ринг, где по углам томятся двое молодых крепких парнишек. Каждому через сетку что-то втолковывает тренер. Бегло оглядываю Скворцова и его наставника. Именно на этого мальчика всегда ставит мой муж и пока остается в выигрыше. Повинуясь внезапному порыву, устремляю взор в противоположный угол, где, разделенные сеткой, тоже беседуют двое мужчин. И если самого бойца я вижу впервые, то от знакомой фигуры его тренера в жилах застывает кровь. Айрат. Вот и свиделись.
