Рио-де-Жанейро, 1968
Город жил в двух ритмах одновременно.
Один был привычный – ритм самбы, раскатистый, зовущий, вплетенный в само дыхание улиц. Он звучал из окон, доносился с пляжей Копакабаны, звенел в серых переулках, где под гулкие удары барабанов босоногие мальчишки играли в мяч. Это был ритм жизни – свободной, пьянящей, наполненной солнцем и ароматами солёного ветра, манго и дешёвого рома.
Но вторая мелодия, куда более тревожная, разливалась по городу в эти месяцы – ритм гнева. Тяжёлый, глухой, он звучал в сапогах военных, стучащих по мостовым, в резких выкриках студентов на протестах, в шелесте газет, напечатанных на нелегальных станках. Диктатура. Контроль. Аресты.
Два ритма.
Один звал к танцу, другой – к войне.
Но сегодня ночью Маркуса не волновал ни один из них. Сегодня его сердце билось в третьем ритме – ритме любви.
Маркус поднимался по каменной лестнице Санта-Терезы, легко перепрыгивая через две ступени сразу. В одной руке он держал старенький, но дорогой магнитофон – "his baby", как он называл его. В другой – бутылку кашасы, дешёвой, но горячей, жгущей горло приятным теплом.
Ночь была влажной, как бывает только в Рио после вечернего ливня. Горячий воздух смешивался с испарениями дождя, наполняя улицы тяжелым ароматом мокрых камней и сладких цветов жасмина.
Санта-Тереза, район художников, музыкантов и мечтателей, жила в своём темпе. Здесь, в отличие от центра, не было хаоса протестов и полицейских кордонов. Здесь люди продолжали смеяться, пить и танцевать, словно время застыло в вечном карнавале.
Маркус улыбался сам себе.
Он вспоминал её лицо – Карлу, её мягкую улыбку, её сияющие глаза. Вспоминал, как несколько часов назад она накрыла рот руками, шокированная его словами, а потом, смеясь, кивнула:
– "Да, да, тысячу раз да!"
И теперь она ждёт его. В том же доме, на террасе, где они когда-то впервые поцеловались.
Маркус чувствовал себя королём мира.
"Ты выходишь за меня замуж."
Он повторял эти слова снова и снова, как любимый припев.
Он поставил магнитофон на плече, щёлкнул кнопку, и из динамиков разнеслось плотное, глубокое биение барабанов.
Tum-tum!
Tum-tum!
Самба. Ритм, в который вплетена сама душа Рио.
Маркус зашагал под музыку. Его движения были лёгкими, плавными, будто сам город нес его вперёд. Он пританцовывал на каждом шаге, улыбался прохожим, чувствовал, как волны тепла раскатываются по телу, как кровь поёт в унисон с музыкой.
Проходя мимо открытых окон, он ловил одобрительные возгласы:
– "Эй, Маркус, ты снова несёшь самбу по улицам!"
– "Где вечеринка?!"
– "Hoje é dia de festa?" (Сегодня праздник?)
Он только смеялся в ответ. Праздник был внутри него.
Здесь, в Санта-Терезе, все знали Маркуса.
Его называли O Rei da Dança – Король Танца.
Не потому что он выступал на сцене, нет. Он просто жил в ритме музыки, и люди чувствовали это. Они завидовали той лёгкости, с которой он двигался, той свободе, которая лилась из его жестов, как вино из переполненного бокала.
Но сегодня он танцевал не ради публики.
Сегодня он шёл к своей любви, к Карле.
Узкие улочки становились круче, поднимаясь вверх по холму. Дома сменялись заборами, за которыми скрывались тенистые сады.
В одном из таких садов, на большой террасе, его ждала Карла.
Сердце подсказывало ему, что она уже вышла на крыльцо, опершись локтями о перила, и смотрит в сторону лестницы, пытаясь разглядеть его среди теней.
Маркус прибавил шагу.
Музыка всё ещё звучала.
Но что-то изменилось.
Ночь, которая сломалась
Звук… исчез.
Не музыка – весь мир.
Голоса замолкли.
Даже ветер больше не шевелил листья деревьев.
Маркус нахмурился, ощущая, как по коже пробежал холодок.
И в этот момент он увидел их.
Фары.
Машина неслась по узкой улочке слишком быстро, слишком бесшумно.
Маркус не успел даже вскрикнуть.
Визг шин.
Удар.
Полёт.
Время замедлилось.
Он летел. Видел над собой темное небо, слышал хрип собственного дыхания.
Удар о мостовую разорвал реальность на куски.
Тьма и свет
Боль.
Она пришла не сразу.
Сначала было только удивление.
Маркус чувствовал себя лёгким, невесомым, как перо, подхваченное ветром.
Он понял, что лежит на спине. Каменная мостовая под ним была тёплой от дневного зноя, но кожа уже начинала покрываться мурашками от влажного ночного воздуха.
Где-то рядом шипел и трещал его магнитофон, изуродованный ударом. Музыка, которая ещё секунду назад была чистой, звонкой, теперь звучала искажённо, рвано, будто старая пластинка с глубокими царапинами.
"Tum… tum…"
"Tshhh… skrkk… tum…"
Звуки становились всё тише.
"Нет, нет, только не это…"
Маркус попытался вдохнуть.
Не получилось.
Лёгкие застыли, как два мешка с песком. Горло сжалось, будто кто-то вдавил в него невидимый нож.
Стало страшно.
Он попытался пошевелить рукой, но пальцы не слушались.
Попробовал поднять голову – мир взорвался острой, пронизывающей болью.
Где-то вдалеке слышались крики.
– "Meu Deus! Ele está vivo?"
– "Chamem um médico!"
– "A polícia! Chamem a polícia!"
"Нет! Не полицию!"
Губы Маркуса дрогнули, но не смогли произнести ни слова.
Голоса становились всё дальше, тише, отдалённее…
"Não! Não me deixe ir!"
"Нет! Не отпускайте меня!"
Но мир не слушал.
