Все еще Тимофей

Спасибо всем, кто помог, и всем, кто взял в руки и заметил эти слова. Ваше небезразличие греет и помогает жить.

Когда-то давно, когда я служил в Пакистане, что сразу под Гондурасом, был у нас в части кот Тимофей. Был он подрывником, а мужики его боялись и уважали.

Помню, как я с ним познакомился. Сижу на броне БТРа, забиваю трубочку, а он нес старую покрышку и бормотал под нос что-то. Потом остановился и покосился в мою сторону.

– Веревки нет у тебя, служивый? – спросил он.

– Какой я тебе в ж…. служивый? – сказал я. – Я полевой художник. Баталист!

– Ну финалист так финалист? – ответил он. – Веревка есть, говорю? Качелю хочу сделать из колеса.

– Что ж, – ответил я. – Для такого наглого кота найдется.

И лезу в свой лапсердак из гепарда. А у меня там банка бургундского, белье одной манекенщицы и отрез парчовой веревки аккурат 7 метров. Еще была колбаса, перемотанная шпагатом, но шпагат жалко. Растеряет колбаса без него свою самобытность.

Качеля вышла знатная у кота Тимофея, вся часть на ней каталась: и прапор, и комдив, заполпред, старшина, Михалыч… Все любили взмывать на ней в острие атаки, а затем уходить в штопор реалий.

Тимофей на ней спал. Не мог он уснуть спокойно без качели, привычка у него была со времен, когда он в десанте служил. Убаюкивало их в самолете, вот он и привык.

Да, сбрасывали тогда котов на врагов. Они так этому умилялись, что теряли боеспособность! Какой автомат, когда тут такой котик.

Так вот. С этой качели и началось наше с ним знакомство.

Позже мы с ним пошли в разведку. Дали нам задание пробраться в тыл противника и сделать там зарисовки с натуры. Мне цветные, а Тимофею просто графику. Взяли зеленой пастели, ее больше всего на войне уходит, вся техника-то защитного цвета. И трава повсюду. А Тимофей рисовал угольком. Его рисунки по телевидению в хронике передавали. А ТВ в то время было черно-белое.

Ползем мы с ним, значит, третью ночь подряд. На спине этюдник, картон, собачён, разит ком де гарсон, защитный зеленый. Лапсердак с бургунским. У Тимофея патефончик на тележке, пластинки, икра, пряники и кусок окуня. И вот наконец из-за гор показался долгожданный вражеский тыл. А кругом враги. И такие морды у них вражеские, что врагу не пожелаешь. Стали разбивать скрытый лагерь. Сперва подняли флаг. Но не советский, советский враги сразу заметят. Мы подняли флаг забвения. Сами его с Тимофеем придумали. Изучали с ним Кандинского да Иттена и придумали комбинацию цветов и пятен, глядя на которую человек понимал, что ему нужно проследовать в сад и не докучать особо любопытством. Затем натянули палатку, надули двух львов у входа. Резиновая кариатида, к сожалению, надувалась плохо, и наш тимпан фронтона остался без должного лоска. Зато удалось установить шпиль. Далее кресла, столик, мольберт, походная шалашовка-карлица с опахалом. И все казалось готово к пленеру, но!!!

Тимофей стал шарить по своим кармашкам и что-то искать. Всего у него было пять кармашков. Четыре спереди и один сзади. Шарил он в первом, потом во втором, третьем, четвертом, потом опять в первом. Все уже наизнанку вывернул, а в пятый не лезет. Уже по третьему кругу пошел их проверять, а пятый не трогает.

– Чего ты в пятом не посмотришь? – говорю я.

– Это моя последняя надежда. Если в нем не будет, то все, капец. Значит, нигде не будет. Не хочу надежду хоронить.

– Эх… – говорю. – Что потерял-то?

– Уголек забыл в части… Как мне рисовать теперь?

– Да, – говорю. – Засада! Где же его брать-то? Враги точно не дадут! На то они и враги.

Однако, подумав, добавил: – Но ты же подрывник, пошли сделаем уголь сами. Спалим что-нибудь и делов-то! Будет уголь!

Отправились мы к вражескому бензовозу. Если хочешь что спалить, начинай с бензовоза. Было у нас такое правило с Тимофеем.

Подошли, установили кожаное кресло. Я сел разжигать сигару. Затем раскурил и придался размышлениям. Тимофей в то время открыл вентиль, и топливо хлынуло рекой, окутывая лужей все вражеские позиции. И вот в момент осознания, что все бытие – это тлен, я кидаю окурок изящным щелчком в зияющую лужу бензина!

Что тут началось!!! Вспышка слева, вспышка справа!!!

Mi amor!

Сегодня я как никогда остро ощутила, что ты есть. Почему? Потому что есть звезды, небо, ветер и ночь… Есть дрожащие от холода зеркала луж на мостовой и усталый, старческий скрип колёс экипажа… Есть нечёткое отражение моих глаз в мутном стекле и дождь, рисующий каплями варианты маленьких жизней из одной единственной точки. «В дождь происходят странные вещи», – крутится в моей голове. Думаю, это однажды сказал ты. И ты, конечно же, есть. Потому что есть я. Мы – одно. Все очень просто. И по-другому не может быть.

В этот раз я в Мадриде. Новый день – и все заново. Эпохи меняются, люди – нет. Я смотрю на их пустые хлопоты, на улыбки и слезы, на мантильи и треуголки, на рубиновые подвески и золотые эфесы и понимаю, как мне все это чуждо. Мишура, оболочка, декорация. Мне с ними не по пути. Для меня нет завтра. Есть только сегодня. Не мне выбирать географию и время. Не мне вносить какую-то логику в мои перемещения. Но именно мне ощущать, что в каждом из них есть смысл. Вывод. Урок. Каждое – набросок, репетиция, черновик. Часть мозаики, которая однажды сложится.