Двери вагона столичного метро стиснули клетчатый баул. Второй засосало желе из пассажиров, потянув меня следом. Состав тронулся и принялся набирать скорость. Не найдя точки опоры, описала вальсовый квадрат. От падения меня спасли ручки застрявшей сумки, на которых я повисла, как парашютист на стропах. Пассажиры остались равнодушными к танцу с баулами, кроме двух студентов, нарекших меня навьюченным осликом, вероятно, из-за низкого роста.
Я отпустила красно-синие ручки, подтащила к ногам второй мешок и взялась за поручень. Между створками дверей с надписями «Не прислоняться» образовалась щель, откуда долетал сквознячок с запахом жженой резины. В черных стеклах отражалось мое лицо: припухшие серо-карие глаза, легкий макияж, родинка под правым уголком губ. Из-под мешковатого пуховика торчали ноги-спички, обутые в громоздкие ботинки на шнуровке. Я потерла пальцем пятно на черном пуховике и скуксилась: дырка.
От нечего делать пересчитала свои станции на карте, похожей на цветную каракатицу. Ежедневный ритуал, после которого я моментально забывала количество. От недосыпа мысль растворялась быстрее акварельной капли в воде. Из-за нарушенного сна мое утро начиналось задолго до рассвета. Я приводила светло-русый хаос в подобие прически – волосы до середины лопаток носила распущенными, – подкрашивала ресницы, оставляя отпечатки туши на припухлых нижних веках, и, морщась от алкогольного зловония из маминой комнаты, выбегала на улицу. Шагала пять минут до автобусной остановки, чтобы, ища воздуха в плотной толпе, пересечь МКАД и спуститься в метро на окраине Москвы.
Будильник хоть и разбивал остатки сонливости, но она снова настигала меня в транспорте. Не беда – научилась спать стоя. Стук колес умиротворял. Пригревшись в углу дверей, зажевавших сине-красный баул, я прикрыла глаза и покрепче ухватилась за его ручки.
Мне снилось, будто мои попутчики перечитывают одни и те же строчки в газетах и книгах, потому что смысл ускользал. Снилось, как они набирают текстовые сообщения в «раскладушках» и в попытке отправить СМС поднимают сотовые к потолку. Я знаю, что мобильные операторы не покрывают подземку, и мне смешно наблюдать за их карго-культом.
Под развеселый рингтон пассажир, лица которого не разглядеть, дарит мне связку ключей от семиэтажного дома. В кабине лифта выжжены все кнопки, но я жму наугад – «панелька» заброшена, и войти можно в любую квартиру. Дом принадлежит нам двоим. Мне и тому, кто разделит со мной многоэтажный быт. Он ждет меня наверху. Вдруг мне становится страшно – что, если он исчез вместе с остальными жильцами? Тогда лифт, который двигается по тросу, что объединяет нас, рухнет в шахту.
Я отчаянно жму кнопку вызова, но диспетчерская не отвечает. Кабина ускоряется: подъем перерастает в падение. Вниз, а не вверх.
Пробуждение вышло резким – едва не свалилась на пол, но вовремя удержалась. Поезд замычал и ускорился. Я передернула плечами и заправила за ухо выпавшую прядь волос. Баул по-прежнему висел в дверях. Перегон никогда не казался таким протяженным. Сверившись с наручными часами, стрелки которых, казалось, приклеились к циферблату, вздернула бровь: и минуты не прошло с тех пор, как меня сморил сон, а мы еще не проехали ни одной станции – состав мчался вприпрыжку, стуча колесами.
«Сбой в тормозной системе? Мне что, это мерещится?»
Люди не реагировали на аварийную ситуацию. Я вцепилась в поручень и прижалась к нему всем телом. Мое миниатюрное тельце вжало в дверцу, как на центрифуге. Баул, стоявший в ногах, упал, покатился по дорожке из слякоти и остановился в туфлях женщины. Она подтолкнула сумку шпилькой, поджав красные губы.
Меня уже не волновали вещи.
Мы ехали в никуда.
Скорость поезда выходила за пределы технических возможностей. Вагоны скрипели, раскачивались, повизгивали, источали нестерпимую вонь горелой резины. Мигали лампочки. Люди цеплялись за поручни, ворча и бранясь, но не паниковали, словно их не касались законы физики.
Я крепко зажмурилась. Ладони вспотели и соскальзывали с поручня. Сердце ощутимо колотилось. «Восемнадцатилетняя Вера Беляева погибла в тоннеле метро при скорости двести километров в час» – нетривиальная эпитафия для могильного памятника.
Состав начал отрезками сбрасывать скорость, и меньше, чем через минуту, вагон застыл около платформы. Двери разъехались, и мой баул утонул в стоногой толпе. Я с досадой схватила вторую сумку и случайно задела пассажирку на шпильках. Женщина смотрела прямо перед собой. Прижав к груди баул и, расталкивая людей плечиками, я вывалилась на платформу.
«Осторожно, двери закрываются…»
С колес поднялись тормозные колодки, вышел с характерным звуком воздух, состав громыхнул и отправился. Его проглотила чернота тоннеля. Обнимая сумку, я смотрела вслед уходящему поезду, пока меня не задел плечом мужчина. Бросив вдогонку пару бранных слов, он слился с толпой. Ноги сами понесли меня вслед за ворчуном, тряслись поджилки и зрел ком в горле. Но ощущалось, словно это происходило с другим человеком. Когда последний вагон исчез в тоннеле, я посмотрела на наручные часы и поджала губы. Хозяин торговой точки, мой начальник, должен был вот-вот нагрянуть: мало опоздания, так еще и умудрилась потерять половину поставки.
