Введение в гражданскую войну

TIQQUN

INTRODUCTION

À LA GUERRE

CIVILE

TIQQUN

Organe de liaison au sein du Parti Imaginaire

Paris

Перевод с французского Тимофея Петухова

под редакцией Степана Михайленко

Примечания Степана Михайленко

Публ. по: Tiqqun. Organe de liaison an sein du Parti Imaginaire. Zone d’Opacite Offensive. Paris. 2001. P. 2—37

На обложке: Антонио дель Поллайоло. Сражение обнажённых. Ок. 1465—1475

© Книгоиздательство «Гилея», перевод на русский язык, 2022

У нас – у других, у декадентов – хрупкие нервы.

Всё, или почти всё нас ранит, а что не ранит, то может вызвать лишь раздражение, и потому мы делаем всё, чтобы нас не трогали. Мы способны выдерживать правду во всё меньших и меньших дозах: их уже пора изменять в нанометрах, – и мы предпочитаем им полные до краёв стаканы противоядия. Картины благоденствия, богатство уже знакомых чувств, нежные слова, гладкие поверхности, привычные эмоции и уютные интерьеры, в общем, наркоз килограммами, и главное: чтоб без войны, лишь бы не было войны. Вся эта обстановка, в которой спокойно, как в материнском лоне, проявляется в виде жажды позитивной антропологии. Нам необходимо, чтобы ЛЮДИ[1] сказали нам, что такое «человек», кто «мы» такие, чего нам позволено желать и кем позволено быть. Эта эпоха фанатична во многих аспектах, но особенно в отношении этого самого ЧЕЛОВЕКА, посредством которого ЛЮДИ сублимируют бесспорность существования Блума[2]. Антропология, в её господствующем в наши дни виде, позитивна не из-за своего миролюбивого, немного простоватого и ненавязчиво католического взгляда на человека, а прежде всего потому, что позитивистски наделяет «Человека» качествами и предопределёнными свойствами, субстанциональными предикатами[3]. Вот почему даже пессимистичная англосаксонская антропология с её одержимостью интересами, потребностями и struggle for life[4] становится частью общего замысла, направленного на поддержание в нас надежды, потому что подкидывает несколько доступных объяснений по поводу сущности человека.

Но нам, тем, кто не хочет никакого удобства и комфорта, у кого, конечно, хрупкие нервы, но кто твёрдо намерен их укреплять, закалять, – нам нужно совсем другое. Нам нужна радикально негативная антропология, несколько достаточно пустых, достаточно прозрачных абстракций, чтобы запретить себе судить о чём-либо заранее, нужна такая физика, которая сохранит возможность чуда в каждой ситуации. Нужны концепты-ледоколы, чтобы пробить путь, расчистить место для опыта. Чтобы мы стали его вместилищем.

Мы не можем сказать ничего о людях, то есть о их сосуществовании, что не прозвучало бы подчёркнуто успокоительно. Непредсказуемость этой неумолимой свободы вынуждает нас говорить о ней неопределёнными терминами, бессмысленными словами, какими обычно ЛЮДИ обозначают то, чего совершенно не понимают, потому что и не хотят понять: понять, что мир взывает к нам. Гражданская война — вот нужное выражение. Это тактический ход; нужно превентивно реапроприировать те слова, под которыми неизбежно будут скрываться наши действия.

Кто во время смуты в государстве не станет с оружием в руках ни за тех, ни за других, тот предаётся бесчестию и лишается гражданских прав.

Закон Солона в Афинах^>1

1 Элементарная человеческая единица – это не тело (индивид), а форма-жизни[5].

2 Форма-жизни – не то, что находится за пределами голой жизни[6], а скорее результат её глубокой поляризации.

3 На всякое тело его собственная форма-жизни влияет подобно клинамену[7], склонности, влечению, пристрастию. То, к чему склоняется тело, в свою очередь склоняется к нему навстречу. И так заново в каждой ситуации. Все притяжения взаимны.

примечание: На первый взгляд может показаться, что Блум являет собой обратное: тело, лишённое склонностей, притяжений, противящееся всякому влечению.

Арент ван Болтен. Из книги «Гротески»

На практике же мы наблюдаем, что то, к чему приходит Блум, это не отсутствие пристрастий, а пристрастие к отсутствию. Лишь это пристрастие даёт понять, сколь активные усилия прикладывает Блум, чтобы оставаться Блумом, чтобы держать на расстоянии то, что к нему склоняется, и отвергать любой опыт. Как верующий, будучи не в силах противопоставить «этому миру» какую-то иную мирскую жизнь, вымещает свою не-принадлежность к нему критикой всего мирского, так и Блум стремится в своём бегстве к исходу из мира, вне которого нет ничего. И в каждой ситуации он будет так же выпутываться, выскальзывать из ситуации. Потому Блум есть тело с явным стремлением к небытию.

4 Это пристрастие, этот клинамен можно или устранить, или принять. Принятие формы-жизни – это не просто знание об этой склонности, но мышление о ней. Я называю мышлением то, что превращает форму-жизни в силу, в ощутимую действенность.

В каждой ситуации проглядывает линия, отличная от всех прочих, линия возрастания силы. Мышление есть способность выявить её и следовать за ней. Тот факт, что форму-жизни можно принять лишь следуя линии возрастания силы, приводит к следствию: всякое мышление является стратегическим.

примечание: По нашему запоздалому мнению, устранение всякой формы-жизни собственно и являет собой судьбу Запада. И в цивилизации, которую мы уже не можем назвать своей, не согласившись тем самым на устранение нас самих, главный способ такого устранения проявляется парадоксальным образом в