Незадолго до дня моего рождения:
– Предденьрожденческая хандра.
– О, да! Это соляр или как его там, составлять надо.
– Чё?
– То есть как бы про денежный кофе с корицей так мы знаем, про посылы во вселенную тоже, а про соляр – твой личный год, когда солнце встаёт в те же какие-то там штуки, как в день твоего рождения, это мы не знаем, да?
– Нет, не знаю. Всё, отстань. Я гуглю.
В диалоге появляется скриншот экрана, на котором запечатлён фрагмент того самого солярного гороскопа, обобщенно составленного приложением, на спех найденным мною в поисковике. Я выделила небольшой абзац, содержанием которого можно было описать события, происходящие со мной в тот период.
«Меркурий в двенадцатом доме соляра.
В некоторых случаях может указывать на тайное общение, переписку с лицами, находящимися в подполье, вдалеке. Переживания из-за писем, разговоров, свиданий. Тайные мысли, подогреваемые логическими выкладками, интеллектом человека. Позитивная аспектация Меркурия благоприятствует скрытой интеллектуальной деятельности, писательскому труду в уединении, научным исследованиям, религиозной пропаганде. Возможно тайное литературное творчество.»
– Ерунду какую-то насчитала. – разочарованно подписала я это изображение.
– Ничего не понятно, но очень интересно. Не, ну а что? Вот. Тайное общение – есть. – ты начала по пунктам разбирать данный эпизод. – Переписка с некоторыми лицами – есть. Переживания из-за свиданий тоже есть. Так, дальше у нас что? Скрытая интеллектуальная деятельность тоже в наличии. Писательский труд в уединении – иногда бывает. Научные исследования – не всегда. Вот. Пропаганда. Но у тебя не совсем религиозная, но как бы пропаганда есть. Про типа «Вселенная всё слышит». Что еще? Тайное литературное творчество? Возможно-возможно.
Возможно…
Верю ли я теперь в гороскопы? Возможно-возможно.
– Очень хочется крепко обнять тебя, зарыться носом в волосы, вдыхая их легкость.
– Да ты совсем в прозу ударился.
– Чувствуешь, да? Это все книги. Но я уже сам понял, что чересчур лирично.
Хочу сразу предупредить, что никакого вселенского смысла, никакой нерушимой логики и собственного примера в моих текстах не будет. Я не хочу оправдать свою эмоциональную незрелость или вызвать жалость. Даже если бы я этого хотела – это далеко не в моей компетентности.
Эта история о моей саморефлексии, после травмировавшего моё сознание события. Будучи крайне неопорной, с огромнейшим внутренним дефицитом, я пришла к выводу о том, что для того, чтобы облегчить моё состояние, отлично подойдет способ написания писем. Старо как мир и пропагандируется любыми психологами, даже Гуф писал в своих текстах: «Когда надо что-то сказать, но молчишь и злишься. Хочешь, но боишься. Садишься и пишешь письма.» И мне, как бы не было странно, это помогает. Все мои письма о тебе и к тебе. Надеясь, что ты никогда их не прочитаешь, я с той же силой этого желаю.
Любовь к литературе и написанию текстов у меня еще со школьных времён, бережно хранится в старой коробке из под туфель, огромной стопкой смятых, пожелтевших от времени тетрадных страниц, на которых я записывала все свои юношеские фантазии о любви, сексе, взаимодействии между людьми и отношениях полов. Но вот конкретно этот жанр для меня в диковинку. Не то чтобы я не умею писать длинные письма, но объём этих мыслей, которые я хочу перевести в текст, не умещающийся даже в моей собственной голове, сумбурно всплывающий обрывками чувств невероятнейшего масштаба, пугает меня. Но глаза боятся, а руки печатают и правят текст моих мыслей, временами отвлекаясь на «погуглить» правильность использования некоторых эпитетов, значения слов и синонимов к ним.
Здесь не будет каких-либо признаний. Выводов или обвинений, прощаний и сжигания мостов. Нет. Здесь только мои воспоминания о тебе, прошедшие призму времени. Возможно, ставшие менее концентрированными, но всё ещё хлесткие и меланхоличные, вызывающие во мне диапазон эмоций, подобный спидометру в автомобиле, от лютой ненависти до вселенской любви размеров мирового океана.
Я хочу высказаться, потому что я, блин, не договорила!
Мои воспоминания о твоём появлении на той адской кухне, на которой мы с тобой и работали, очень размыты и туманны. Я не обратила на тебя внимания от слова совсем. Какой-то парень, дрищеват (но это ненадолго), прост и болтлив. Суетной и нетерпеливый, самовлюбленный и придурковатый. Этакий модник-сковородник. Внешне походил на компьютерного задрота, который, не отрываясь от бутылки пива и семок, безудержно день и ночь играет в плойку в рваной, потной майке. В общем, полная противоположность слову секс.
Мы работали в разных цехах, редко пересекались и вообще было не интересно кто ты и чем ты там дышишь, кроме пшеничной муки и дрожжей. Ты был просто коллегой. Вскоре ты женился и твоя судьба, доселе меня не интересовавшая, стала не интересовать меня еще больше.
Что изменилось? Или точнее будет спросить: что заставило меня изменить свой взгляд на тебя?
Не могу быть на сто процентов уверенной, что на законодательном уровне я могу здесь прямо называть события, произошедшие в тот момент в нише мировой политики, поэтому попытаюсь завуалированно объяснить суть ситуации. Было страшно. Было страшно от непонимания происходящего, от ситуации в целом, от осознания того, что это происходит сейчас и где-то территориально не так далеко. Ты не можешь ни на что повлиять и не знаешь, когда это закончится. Страх был не только в моей голове, он был коллективный и происходил не в масштабах узкого круга людей, а в масштабах огромной страны. Да, именно страх заставил меня изменить своё мнение на твой счёт.
