Юродивая

Елена Крюкова – поэт; ее проза необычна и на сегодняшний день необычайна. Попытаюсь сказать о поэтике этой вещи.

Бесконечные периоды обнаруживают глубокое и сильное дыханье, верно «поставленный» ритм; синонимические ряды и грозди эпитетов говорят о сложном составе красок, стремительно бросаемых на полотно (отец автора, Николай Крюков, был художник; многое врожденно и перенято – этакая вихревая малявинская манера); отказ от сглаженной реальности будней в пользу фантасмагории бытия говорит о стремлении к Истине – Ее колючие искры вспыхивают на каждой странице. Перед нами то, что вернее всего назвать ПЕСНЬ, нынче действительно необычайная, умолкшая века тому назад. То притча, то сказ, то чисто музыкальная импровизация (Крюкова – музыкант: рояль, орган), то стихи как восхолмья, всегда уместные на равнине.

На четырехстах страницах «Юродивой» все это есть, да и само название провозглашает многозаконность, я бы сказал, этой песни-жизни, многого требующей и от читателя. Управить и выстроить свою песнь (все же ПЪСНЬ!) помогла Елене Крюковой страстная, опять-таки необычайная на сегодня, быть может, единственная по яркости своей ЛЮБОВЬ ко всему сущему. Оглядываясь, не вижу ничего ей вровень. Вспоминая, бормочу строки Уитмена… Любовь и творит чудеса сюжета – как творит она ЧУДЕСА ЖИЗНИ.

Юродивая ипостась Великого Чувства – буквальная близость всего со всем – и пленительной русоволосой Ксении с последним бродягой и самим Христом-Богом. О Русь…

Всеохватывающая такая страсть выводит во множестве сцены и положения, невозможные при малейшем ее недостатке. Тогда Крюкова оскальзывалась бы в пошлость простой телесности, столь любезной рыночному вкусу. И книга ее была бы товарной, как вся эта глянцевая пакость на нынешних лотках.

Словарь и склад этой втягивающей, ворожащей речи там и сям отсылают память к древним причитаньям и плачам (эта Крюкова – к той, к Марфе Крюковой!), заклинаньям, челобитным, молитвам. Сама Ксения – волхова, угодившая в наш век, да еще в пору имперского распада. За отсутствием какого-то общего покаяния-анализа накопленных чувств ужас расплаты налегает на узкие эти плечики, исхлестанные шомполами, на русо-седую прекрасную голову… Почему-то волосы тут постоянно великолепны, к ним ни грязь, ни кровь не пристают… Расплата за прошлое, за сегодняшнее. Русский катарсис? Вывози, юродивый…

«И по причине беззакония оскудеет любовь». Так у Матфея.

В эту скудость то бедная и жалкая, едва живая, то великолепно крылатая и всемогущая, несет Ксения, ВОЛЧЬЯ ДОЧЬ, бесконечную свою, безоглядную, безответную любовь.

Правда, дело это вечное. Россия немыслима без такого анахронизма, без такого «родимого пятна». Без такой абсолютной любови, соединяющей землю и небо. Не будь такой Юродивой на площади и на страницах, я бы не знал, ей-Богу, ЖИВ ЛИ еще несчастный наш народ…

Владимир Леонович

Этот роман создавался как странное видение. Так записывают сны. Так пишут любовные письма. Так молятся и призывают. Возможно, это не проза – во всяком случае, не такая, к какой привыкли и какую ждут всегда, читая книгу.

Для меня это книга Свободы. Ксению я увидела и почувствовала как человека, абсолютного свободного от условностей цивилизации, от всех жестких формул социума. Свобода – это еще большая ответственность, чем несвобода: флаг, что треплет широкий вольный ветер, должен быть сшит очень крепко, чтобы не порвался. Женщина, живущая только сердцем, исцеляющая одной любовью, искупающая и вземляющая грехи мира лишь беспомощным – и мощным – чувством. Такой Христос в юбке… Я писала этот текст не буквами – может, именно сердцем и пишет подобные симфонии музыкант, полотна – художник. В Ксении – несомненные черты Ксении Блаженной (Петербургской), Евфросиньи Полоцкой и всех русских женщин-святых – юродивых Христа ради. Но она живет в сегодняшнем, в нашем дне. И ее юродство – это ее личная, врожденная ей попытка ЧУДА. Ей дано жить внутри чуда в любых условиях – и на краю пропасти, и в дворцовых палатах, и на пыльных дорогах великой жизни.

Сюжета как такового здесь, наверное, и нет. Это просто ЖИЗНЕОПИСАНИЕ – такое, какими были древние апокрифы, «хождения по мукам», жития. Однако внутри этой жизни – приключения и искушения, потрясения и праздники и такие немыслимые экстримы, что каждый фрагмент этой фрески – крутое кино, которое я сняла для себя – посредством этой прозы – сама, без продюсера и камер.

Впервые этот роман был представлен в шести небольших отрывках в журнале «Нижний Новгород» (№ 3, 2001), и редактор изменил название – в журнале роман вышел под названием «Блаженная».

В 2004 году по этой журнальной публикации, по шести фрагментам, роман стал финалистом литературной премии «Ясная Поляна»… и я посчитала это чудом: внимание и благосклонность знаменитых критиков, больших имен в нашей литературе: Лев Аннинский, Игорь Золотусский, Павел Басинский, Владимир Толстой приняли, поняли, заметили мою Ксению…

В 2005 году в издательстве «Дятловы горы» (Нижний Новгород) Игорь Преловский выпустил в свет сто книг «Юродивой». Двадцать из них мы увезли на Парижский книжный салон в 2006 году. Сто книг – моя Ксения была так рада им. В книге я восстановила название, которое изначально дала произведению.