В оформлении обложки использована фотография с: https://www.shutterstock.com/search?search_source=base_landing_page&language=ru&searchterm=1051065839&image_type=all
https://www.shutterstock.com/searchsearch_source=base_landing_page&language=ru&searchterm=477944194&image_type=all
Пролог
Больше всего на свете не люблю ждать. Минуты ожидания складываются в тягучие часы. Ты уже готов пойти на все ради прекращения этой пытки. Прекрасно понимаю, почему раньше приговоренных к смертной казни не предупреждали, когда она будет. Ожидание было для них лучшим наказанием – оно сводило с ума быстро. Смерть становилась для них счастьем.
Я была сейчас подобна им, смертникам. То, что я хотела совершить, было моим личным приговором себе. Приговором, который не подлежит обжалованию, но другого выхода нет.
В кармане жалобно запищал мой древний мобильник. Под недовольным взглядом секретарши взяла трубку, быстро посмотрев, кто звонит:
– Да, Олег Петрович.
– Маша, – его грустный голос ничего хорошего не обещал, – Дашеньке стало еще хуже. Если в ближайшую неделю не найти деньги, будет поздно.
– Я Вас поняла, завтра утром вся сумма будет перечислена на счет больницы.
– Хорошо.
Отключила телефон и тупо уставилась в одну точку на полу. Господи! Я часто к тебе обращалась, но ты редко меня слышал, наверное, я это заслужила. Прошу, умоляю, помоги мне сейчас. Да, то, что я хочу совершить, мерзко, но другого выхода не вижу…
– Девушка, пройдите, раздался голос секретарши. – Господин Персакис примет Вас.
Я встала с кресла, в котором провела почти весь день, и прошла мимо нее, краем глаза замечая отвращение на ее лице. Мне без разницы. Да один ее маникюр стоит больше, чем все, что на мне одето. Моя старая поношенная одежда давно просилась на свалку, но другой у меня нет. Все, что можно было хоть за копейки продать, я продала. Мне не привыкать, и хуже жила.
Зашла в его кабинет и закрыла дверь. Он даже не поднял головы, работал с какими-то бумагами. Тихо прошла и села в кресло. Меня трясло. Даже не знаю от чего. Может, от постоянного недосыпа: дни я проводила с Дашей в больнице, а ночи в кафе за мойкой посуды. Может, от голода: не помню, когда нормально ела – глотала пищу, не чувствуя ее вкуса. А сегодня за весь день выпила только бутылку минералки. Но, скорее, больше от страха перед ним…
Его невнимание ко мне позволило немного за ним понаблюдать. Он не изменился. Все то же телосложение греческого бога. Он и был греком. Предки Алексиса Персакиса переехали в Россию из Греции после Второй мировой войны. Об этом он рассказывал мне сам… когда-то давно.
Он резко поднял на меня свои голубые глаза. Я вздрогнула. Все то же презрение и ненависть, как и год назад. Ничего не изменилось.
– Так и будешь молчать? У меня мало свободного времени.
Раздражение в своем голосе он не скрывал.
– Привет… – начала я.
– Ближе к делу, – снова грубость. – Зачем пришла? Снова нужно помочь братику? Нужна моя помощь, чтобы вытащить его из очередного дерьма? Извини, у меня нет на вашу семейку времени.
Я молча сжала кулаки. Он бил по больному.
– Нет… брата нет… он умер полгода назад…
Он чуть прищурил глаза, но не произнес ничего. Только снова наклонился к бумагам.
Господи! Ну почему я не могу отвести от него взгляда. Этот человек меня унизил, растоптал, превратил в грязь… этот человек научил меня любить… показал, что на свете еще есть счастье, радость, смех…
– Маша, – его голос заставил меня вздрогнуть, – ты пришла испытывать мое терпение?
– Нет… мне нужны деньги. Два миллиона рублей.
Он некоторое время смотрел на меня спокойно, а потом рассмеялся от всей души. Его смех порождал в моей душе ненависть. Ему весело, смешно, а мне выть хочется. Рвать на себе волосы, колотиться головой о стену. Из-за этих гребаных денег там в больнице умирает моя малышка… наша малышка… его дочь. Но он о ней ни за что не узнает. Она только моя.
Я не сводила с него взгляда. Наконец он перестал смеяться и посмотрел на меня со злостью.
– А почему не три, четыре, пять? Почему только два?
– Это не твое дело, – не смогла удержаться от грубости.
– Пошла прочь – я нищим не подаю.
Его слова вызвали панику. Нет! Я не могу так уйти. Он моя последняя надежда. Надо упасть к нему в ноги, молить просить…
– А я не прошу подачки, – не знаю, где нашла в себе такую решительность.
– И что ты хочешь?
– Я прошу эти деньги в долг.
Он снова улыбнулся. Если он сейчас рассмеется, я ударю его. Нет больше сил терпеть.
– В долг? Чем ты будешь отдавать? Судя по твоему внешнему виду – ты еле сводишь концы с концами.
Я нервно заерзала в кресле. Да, я бедна, как церковная мышь, но у меня еще сильна воля и жажда жизни.
– Или хочешь опять расплатиться своим телом?
Он не сводил с меня взгляда. Казалась, что на мне уже нет моей поношенной куртки и выцветшей футболки – он раздел меня взглядом. Раньше мне это нравилось, сейчас… было больно.
– Так вот, – он наклонился вперед, – меня оно совершенно не интересует. Я не завожусь при виде бомжей.
– А раньше ты любил мое тело, – слезы были готовы вырваться в любую минуту.
– Раньше я любил преданность и честность.
Снова удар, и снова больно. Бесполезно говорить ему, что я невиновна. Он не поверил тогда, значит, и сейчас не послушает. Но я не за этим сюда пришла.
