Катера медленно ползли друг за другом. Мутноватая амурская вода, с желтым глинистым оттенком, белой пеной вскипала за их кормой, образовывая небольшие буруны, расходившиеся к затопленным берегам. Вдали, по курсу, в солнечных лучах, сверкали белые створы с черной вертикальной полосой посередине, а слева алел, излучая ярко-красные тона, покачивающийся буй.
Август не радовал своей теплой погодой, но сегодня – исключение. Светло-голубое небо, раскаленное солнцем, было похоже на огромное зеркало, отражающее на землю лучи, посланные ему светилом. Те, весело играя, прыгали по неприветливой темной броне артиллерийских установок, с любопытством заглядывая в жерла застывших стволов.
Слева была советская территория, справа – китайская. Члены экипажа находились на своих боевых постах.
На ГКП ведомого катера царил полумрак. Сквозь маленькие щелки броняшек, закрывающих стекла, солнце с трудом проникало внутрь.
Командир катера, старший лейтенант Извицкий, и замполит дивизиона, капитан-лейтенант Петр Буратинов, с ощущением чего-то страшного, неизбежного, застыли у этих щелочек, внимательно разглядывая китайский берег. Радиометрист не отрывался взглядом от локатора. Боцман настороженно держал штурвал.
– Петр Алексеевич. Может, объявим боевую тревогу? – не выдержал Извицкий.
– Но ведь приказа не было, – пожал плечами замполит.
Так и связи нет. Я связывался с радиорубкой. В эфире полная тишина. «Волжанка» не отвечает. Сигнальщик с мостика докладывает, что на его запросы тоже ответов нет. Может, что-нибудь случилось?
– Не знаю, Сергей Николаевич, здесь командир ты, тебе и решать.
– ГКП, это мостик…
– Слушаю, мостик.
– Товарищ командир, впереди слева по борту – туман.
– Какой туман?
– Какой-то сиренево-желтый.
– Сиренево-желтый?
– Так точно.
Извицкий вдруг включил внутреннюю корабельную связь:
– Внимание! Химическая тревога! Химическая тревога! Я повторяю, химическая тревога! Это не учение! Всем надеть защитные химкомплекты! Химическая тревога! Личному составу получить боевое оружие. Сбор через пять минут у арсенала. Мичману Булавину выдать оружие.
Все вокруг забегало, зашевелилось. Один боцман лишь надел противогаз и ждал подмены – штурвал бросать было нельзя – проходили узкое место реки.
– Мостик – ГКП, доложить обстановку, – руки командира слегка тряслись, но голос оставался твердым.
– Входим в туман. «Волжанка» исчезла из вида.
– Ясно. Радиометрист, Манов, Эдик, «Волжанку» на локаторе наблюдаешь?
– Никак нет. Чисто.
– То есть как чисто? – опешил командир.
– Чисто, – Манов пожал плечами.
Замполит и Извицкий переглянулись.
– Радиорубка, Чудов, связь с «Волжанкой», срочно! Делайте, что хотите. Радиометрист, глаз не отрывать от экрана. ЦПУ, малый вперед!
– Товарищ командир… – Манов удивленно смотрел на локатор.
– Слушаю, Эдик.
– Смотрите.
Замполит и Извицкий уставились на экран.
– Черт возьми, что это такое? – голос Буратинова задрожал.
– ЦПУ – стоп машина! Полный назад! Делаем оборот.
– Нельзя, командир.
– Надо, боцман, надо. Мостик! Мостик! Рымарев! Мостик! – мостик не отвечал. – Радиорубка!
– Есть радиорубка!
– Связь с мостиком восстановить!
– Есть!
– Петр Алексеевич, помогите боцману, если что.
– Хорошо, Сергей Николаевич.
– ГКП. Это – мостик.
– Слушаю, мостик.
– Это Чудов, Рымарева нигде нет.
– Понял тебя. Получи оружие и на свой пост.
– Есть.
Замполит и командир опять переглянулись.
– ГКП! Это мостик!
– Слушаю…
– Командир, зарево! О, боже!..
Командир очнулся. С трудом, поднявшись на ноги, вышел на верхнюю палубу. Тумана не было. Солнце ярко ударило в глаза. Прислонившись спиной к переборке, отдышался, пытаясь вспомнить, что же произошло. Но голова была словно залита свинцом. И вдруг он скорее ощутил, чем понял, – катер стоял на месте.
Извицкий выглянул за борт, желтая глинистая вода разбивалась о волнорез и пенилась. Катер стоял на якоре. И только сейчас командир окинул взглядом берег. Все вокруг дымилось. С той и другой стороны реки лежали искореженные пушки и человеческие тела, зияли воронки. Было совершенно ясно: здесь, совсем недавно, произошло сражение. Старший лейтенант бросился на ГКП.
– Боевая тревога! Боевая тревога! – раздалось по всему катеру.
Люди, словно очнувшись от спячки, приступали к выполнению своих обязанностей.
– Петр Алексеевич, живы?
– Похоже, – замполит еле приподнялся.
– Манов, замерить радиацию. Радиорубка! Связь с «Волжанкой». Срочно! Мостик! Мостик! – мостик не отвечал. – Радиорубка. Чудов вернулся?
– Никак нет, товарищ командир.
– ЦПУ, все живы?
– Так точно.
– Запустить двигатели. Сняться с якоря. Малый вперед.
– Товарищ старший лейтенант, – обратился к Извицкому Манов. – Радиация в норме и, похоже, ее вообще не было.
– Экипаж, слушай мою команду. Защитные химкомплекты и противогазы снять. Отбой химической тревоги.
Катер медленно шел против течения. Знакомые места казались совершенно чуждыми. На выжженных и изрытых берегах лежали убитые.
– Что же это, Петр Алексеевич? Война?
Буратинов молчал, разглядывая округу. Он вдруг вспомнил рассказ отца, который 20 лет назад, будучи командиром быстроходного катера, тоже попал в туман. А когда из него вышел, то оказался в 1945 году и подвергся бомбардировке с суши и с воздуха. Где-то в архивах КГБ пылятся данные об этом случае. В живых осталось только трое. Причем никто из них не помнит, как они оттуда выбрались.
