Глава первая
Происшествие у первого подъезда
Дождь лил как из ведра. И это в мае! Нет, конечно, гроза в начале мая – дело хорошее, но это гроза. Она отгремит и готово, снова солнышко, и хочется наслаждаться жизнью. А если уже середина мая, а дождь зарядил на три часа, как в ноябре, и в небе никакого просвета? Юра так ребятам и сказал. И все с ним согласились.
Вот уже два часа ребята сидели на лавочке у первого подъезда под козырьком, и это единственное, что они могли себе позволить. Их было пятеро. Три мальчика и две девочки. Мимо в дом пробегали жильцы, кося на них недовольными и даже опасливыми взглядами, словно это были какие-нибудь хулиганы или хуже того, наркоманы. Ничего подобного! Это были самые обыкновенные восьмиклассники из второй гимназии. Никто из них даже не курит и не пьет пиво. Они просто собрались, чтобы пообщаться вне уроков. Если бы не дождь, их бы здесь не было. Уж они бы нашли место получше. Но дождь все испортил.
– Вот так всегда, – рассуждал Юра Цветков, полноватый добродушный мальчишка в элегантных, совершенно не портящих его очках, – планируешь жизнь, строишь грандиозные планы, но вмешается в них дождь, и пиши пропало. Прямо как у Пушкина.
– Это где это у Пушкина дождь разрушил кому-то жизнь? – оживилась Наташа Воронцова, страстная поклонница творчества великого русского поэта. Именно около ее подъезда друзья устроили встречу.
– Как где? – ответил Цветков. – «Метель». Есть такая повесть.
– Так там же метель, а не дождь, – удивилась Наташа.
– Какая разница? Дождь! Метель! Природная стихия.
– Да ладно, – вмешался в разговор Лешка Васильев, высокий черноволосый парень спортивного телосложения, с Виктором Цоем на майке, безумно влюбленный в Наташу и мучающийся уже целых два месяца от невозможности ей об этом сказать. – Ничего у нас сегодня грандиозного не намечалось. Сидели бы сейчас у Таньки в душной комнате на диване и точно также бы трепались. А тут хоть свежий воздух.
– Вовсе моя комната не душная! – возмутилась Таня Иванова. – Чего ты, Васильев, вечно придираешься? А форточку что, открыть трудно, да?
– Да это я так, к слову, – смутился Лешка.
– Ради красного словца не пожалеет и отца, – похлопал его по плечу Юра. – Вечно всем недовольный Васильев.
– А я вообще хотел сегодня остаться дома, – уныло произнес Никита Яснопольский. – Сегодня по каналу Культура прямая трансляция Пятой симфонии Чайковского в исполнении молодежного симфонического оркестра.
– Да ладно ты со своим Чайковским! – отмахнулся от него Юра. – Посмотришь в записи.
– Нет, – горько вздохнул Яснопольский, – в записи это не то. Васильев же не смотрит в записи футбольные матчи.
– Ничего, обойдешься, – отрезал Цветков. – Дыши воздухом. У тебя кислородное голодание. Для легких это вредно.
– И зачем ты меня притащил? – Яснопольский горько вздохнул. Это был невысокий щуплый подросток, похожий на пятиклассника. Зато его знал весь город, потому что Никита играл на флейте и был победителем какого-то международного фестиваля и лауреатом всяческих музыкальных конкурсов. Яснопольского постоянно показывали по телевизору, а его фотография часто красовалась в городских газетах и журналах. – Какая польза в том, чтобы вдыхать сырость? К тому же у флейтистов легкие мощнее, чем у пловцов.
Но его ворчание никто больше не слушал. Только Таня Иванова, которая отличалась какой-то невероятной, доходящей до назойливости заботой об окружающих, сказала:
– Никита, у тебя шарфик вылез, давай я тебе его поправлю, а то ты можешь простудиться. Заболеешь и совсем перестанешь расти.
Никита, которого мать заставляла носить шарф до конца мая, покраснел и оттолкнул Танину руку, которая уже тянулась к его шее.
– Иванова, ты лучше за собой следи и не лезь в приватную жизнь других людей.
– Чего? – удивилась Таня, нисколько не обидевшись. – Какую жизнь?
– Приватную, – пояснил Юра. – Это значит частную. Английский надо учить, Иванова.
– Зачем ты его вообще притащил? – кивнул на Никиту Лешка Васильев. – Он тут со своим Чайковским уже два часа никому покою не дает. Всех достал. Может, вызовем ему такси и отправим домой?
Никита посмотрел на Лешку с укором:
– Ну вот, теперь вы хотите от меня избавиться? Я всем мешаю. – Он опять горько вздохнул. – Конечно, трудно находиться рядом с человеком, который талантлив и успешен. Я понимаю. Мне, наверно, тоже было бы морально тяжело. Чужая слава давит.
Точно такие же слова он произносил, когда приглашал ребят на свои концерты, а они не хотели идти, потому что концерты у Никиты проходили очень часто и всем его репертуар надоел до чертиков. Но каждый раз приходилось идти и слушать Баха, Глюка и Шостаковича. Так что на эти его слова уже никто внимания не обращал.
Тут к ребятам, шурша веником и громко шлепая резиновыми калошами, подошла дворничиха Акулина Петровна. Это была низенькая, но очень полная и сильно согнувшаяся старушка. Очень морщинистая и сердитая. Она вечно торчала во дворе, убиралась и ругалась с несознательными жильцами. То есть с теми, кто, по ее мнению, нарушал чистоту и порядок. Работала она здесь с незапамятных времен и совсем не менялась. Никто даже не знал, сколько ей лет. Наташа уверяла как-то ребят, что Акулина Петровна была точно такой же, когда ее папа был маленьким. Жильцы звали ее просто Петровной. И вот эта самая Петровна окинула ребячью компанию подозрительным нехорошим взглядом и проворчала:
