© Пономарева Е. Г., Арляпова Е. С., 2024
© ООО «Проспект», 2024
* * *
Авторы:
Пономарева Е. Г., доктор политических наук, профессор, профессор кафедры сравнительной политологии МГИМО МИД России, президент Международного института развития научного сотрудничества (МИРНаС);
Арляпова Е. С., кандидат политических наук, научный сотрудник Института системностратегического анализа (ИСАН).
Рецензенты:
Аватков В. А., доктор политических наук, заведующий отделом Ближнего и Постсоветского Востока ИНИОН РАН;
Вишняков Я. В., доктор исторических наук, профессор кафедры всемирной и отечественной истории МГИМО МИД России;
Пророкович Д., PhD, научный сотрудник Института международной политики и экономики (Белград).
Политические события всегда очень запутаны и сложны. Их можно сравнить с цепью. Чтобы удержать всю цепь, надо уцепиться за основное звено.
В. И. Ульянов (Ленин)
Стрелка компаса Европы, как бы сильно его ни встряхивали, как бы ни отвлекали ее приложением к иным магнитам, все равно будет указывать именно на Балканы.
В. С. Пикуль
Конструирование понятий, отражающих не столько внутрирегиональную сущность, сколько фиксирующих интерес внешних игроков, давно уже стало дискурсивной практикой. Так, геополитическая нагрузка понятия «Дальний Восток», включающего до конца 1990 г. Северо-Восточную, Восточную и Юго-Восточную Азию, в новом веке сузилась до российского Дальнего Востока. В политическом и научном лексиконе пальма первенства теперь принадлежит «Азиатско-Тихоокеанскому региону». После 1991 г. ушло в небытие понятие «Средняя Азия», а страны региона почти в одночасье стали Азией Центральной.
Не менее интересные метаморфозы произошли с понятием «Центральная Европа». Масштабные изменения в Европе в 30–40-е гг. XIXв. и особенно «Весна народов» 1848–1849гг., широкое распространение панславянских идей, рост миросубъектности Российской империи и влияния Германии определили два главных политических мотива обоснования особости этой части света – объединительный и изоляционистский. «С одной стороны, она (Центральная Европа.– Авт.) с переменным успехом выполняла интегрирующую роль по отношению к народам региона, подчеркивая общность их судеб и необходимость солидарности. С другой – в основе императива лежала защита прежде всего от России и Германии»[1].
«Сдавленность» между Россией и Германией, превратившейся в 1891г. в Германскую империю, в тех исторических условиях стала основным мотивом обособления в названии региона. «Впрочем, концепция Центральной Европы нередко использовалась как инструмент изоляции и ранжирования в отношениях между „малыми“ народами этой части Евразии. Согласно известной шутке, восточная граница региона проходит, по мнению каждого народа, по его границе с восточным соседом»[2]. В межвоенный период эта концепция из сугубо политической начинает становиться научной, но с началом Второй мировой ситуация стала меняться. После 1945г. большинство западных историков и регионоведов предпочитали использовать понятие «Восточно-Центральная Европа». В СССР в послевоенный период термин «Центральная Европа» в политическом лексиконе отсутствовал вообще. Это понятие всегда было частью чего-то большего: например, во всех исследованиях Института славяноведения и балканистики АН СССР фигурировала Центральная и Юго-Восточная Европа[3]. Активизация дискуссий о Центральной Европе приходится на 1980-е гг. В научном плане ее стартом стало эссе венгерского историка Е. Сюча «Три исторических региона Европы»[4].
Однако опять же, помимо научного видения, в такого рода штудиях был и политический момент. Его верно зафиксировал Р. Каплан: «Холодная война на самом деле окончилась в 1980-е годы, еще до падения Берлинской стены, с возрождения термина „Центральная Европа“»[5]. Реанимация данного понятия в 1980–1990-е гг. была еще одним ударом по соцлагерю. Переход Венгрии, Польши, Чехословакии и ГДР в разряд стран Центральной Европы ознаменовал сначала метафизическое, а потом и фактическое дистанцирование от Москвы. Неслучайно после подписания Дейтонских соглашений Т. Гартон Эш дал этому термину идеологически выверенное определение: «Центральная Европа есть политико-культурная противоположность „Советскому Востоку“»[6]. Ему вторил Т. Джадт: «Центральная Европа превратилась в идеализированную Европу нашей культурной ностальгии… Но если спуститься обратно на землю, Центральная Европа останется весьма смутным (политическим) проектом»[7].
От себя добавим: «Центральная Европа» стала проектом возвращения в XIX век – время обособления от России, как бы она ни называлась. Не случайно большинство сторонников этого термина воспринимали его как символ «возвращения домой» из «неволи» соцлагеря. Лишь немногие не соглашались с такой постановкой вопроса. Например, главный редактор чешского еженедельника Respekt М. Симечка в споре с известным русофобом М. Кундерой напомнил ему, что «не Россия возвестила начало центральноевропейской традиции, а Гитлер»[8]. Но призыв Симечки тогда не был услышан, в текущей реальности об этом не приходится даже мечтать.
Если заглянуть чуть глубже, то следует вспомнить книгу Л. Вульфа «Изобретая Восточную Европу». В частности, в ней убедительно доказано, что «две Европы, Восточная и Западная, были изобретены сознанием XVIII века одновременно, как две смежные, противоположные и взаимодополняющие концепции, непредставимые друг без друга»
