Записки латышского легионера

ЗАПИСКИ ЛАТЫШСКОГО ЛЕГИОНЕРА ЗИЕДОНИС СИЛИНЬШ Перевод с латышского языка и подготовка рукописи к изданию: Инге Давидянц Редакторы: Елена Орлова, Наталья Стеркина Научный консультант: Янис Томашевскис, руководитель исторического отдела Второй мировой войны Военного музея Латвии Верстка и оформление, обложка: Яана Давидянц Фотографии из семейного альбома, если не указано иначе. Имена некоторых упомянутых в рукописи лиц изменены. © Inge Davidjants ISBN 978-9949-81-684-2 ISBN 978-9949-81-668-2 (epub)

Пало Альто, май 1992 года

Время от времени, когда в памяти вдруг всплывают годы молодости, мне кажется почти невероятным, что я остался жив. И что у меня две дочери и семеро восхитительных внуков. В то же время я думаю, что мой жизненный путь, скорее всего, не уникальный, а довольно типичный для мужчины, которого угораздило родиться в Латвии в начале двадцатых годов двадцатого века.

Мог ли я 47 лет назад (8 мая 1945 года) подумать, что буду когда-нибудь в Калифорнии ждать друзей своего брата Лаймониса, чтобы вместе с ними поехать в Сан-Франциско, где дает концерт Раймондс Паулс, известный латышский композитор и пианист, и, что главное, – первый министр культуры ставшей вновь независимой Латвии.

* * *

А сейчас о 8 мае 1945 года.

Мы находились в Курляндии, недалеко от Лестене. Тяжелые бои под Ремте, Блидене и Пилсблидене закончились. Было понятно, что война подходит к концу. Мы постоянно слушали радио. Вечером 7-го радиостанция Deutschlandsender завершила свою передачу обычным «Kurland steht noch – Kurland steht noch» – «Курляндия еще стоит»^>[1.].

Рано утром 8 мая мы включили приемник и услышали: «Германия капитулирует без всяких условий. Огонь и военные действия прекратить в 9.00».

Было странное чувство – я жив и смогу вновь увидеть маму, бабушку и других родственников. Брат Лаймонис явно тоже живой, в начале апреля я получил от него письмо из Германии, из госпиталя. Он писал, что скоро его оттуда выдворят, и что англичане уже совсем близко. Было чувство радости, но и пустоты – зачем все это? Постоянная близость смерти, голод, лежание на снегу, наступления и отступления. Кому все это было нужно? Но первое чувство победило – я ЖИВ!

В этот момент мы находились в тылу. Мы – это 506-я часть 44-го гренадерского полка 19-й Латышской дивизии, где я был Leiter der Marketenderei, т.е. заведовал армейской лавочкой. Со мной были еще унтершарфюрер^>[2.] Ланцманис, шарфюрер Годманис (Годиньш) и еще несколько солдат. Кроме того, к нам примкнул легионер (звание не помню) Аулиньш, который любил рассказывать о своей жене и показывать ее фотографию (загорающей голой на солнце). Аулиньш был единственным, с кем я встретился в Печоре (Республика Коми), и единственным, кто повстречался мне в Риге после лагеря и службы в советской армии. Более того, он был моим первым тренером в теннисном клубе «Даугава».

8 мая была солнечная и теплая погода. Мы вышли во двор, и ребята попросили, чтобы я раздал им армейское добро. Как-то странно было все это отдавать без приказа… Вызвали и хозяина хутора (жаль, что не помню ни его имени, ни названия хутора). Сарай был заполнен алкоголем, сигаретами, презервативами, ножами и другими вещами, которые я каждый месяц получал для легионеров. Там была также теплая одежда, шинели, шубы и многое другое. Я сказал хозяину, пусть берет, что хочет, и сообщит также соседям. Наши ребята взяли каждый по ящику коньяка (если не путаю, французский «Мартель»), а также и вина. Там же во дворе началось празднование окончания войны. Не знаю почему, но мне не хотелось пить, и я не пил. Через какое-то время мы услышали шум легкого самолета У-2. Он спокойно пролетел довольно низко над нами. Несколько наших ребят и хозяин помахали летчику, ведь война кончилась. Но к нашему удивлению самолет развернулся и начал нас обстреливать. Мы мгновенно прижались к земле, и, слава богу, остались живы. Только подняли головы, как он опять полетел в нашу сторону. Но заработал наш двуствольный противовоздушный пулемет, советский самолет загорелся и упал.

Ко мне подошел наш командир – гауптштурмфюрер Хальштейн и спросил, не хочу ли я вместе с ним попытаться через Лиепаю или Вентспилс попасть в Швецию или Германию. Я ответил, что останусь дома, будь что будет. Не знаю, как бы сложилась моя жизнь, если бы я попробовал бежать. Сидя в лагере за полярным кругом, я не раз думал об этом и жалел, что не принял предложение Хальштейна, но сейчас уверен, что поступил правильно.

Ребята довольно крепко выпили. Попытался и я настроиться, но меня алкоголь почемуто не брал. Из дома вышелКарлис(еслиправильнопомню,тоАулиньшазвали так), переодетый в гражданскую одежду. «У меня около озера Усма есть родственники, попытаюсь добраться до них, а дальше посмотрю, что делать», – сказал он, и, взяв несколько бутылок коньяка, отправился в путь.

Я вошел в комнату и стал думать, что же делать дальше. Точно знал только одно – сегодня вечером не напьюсь. Посмотрим, что принесет завтрашний день. Я положил перед собой свой бельгийский пистолет, железный крест и значок за ранение (Verwundetenabzeichen in Schwarz). Некоторое время смотрел на эти вещи и думал. Но надо было что-то делать. Я отпорол с воротника значок легионера, снял кольцо с изображением черепа со скрещенными костями, взял полотенце и, завернув в него свои вещички, стал искать, куда бы их спрятать. В углу стояла печь, большая и высокая, почти до самого потолка. Пододвинув стол, я влез на него и засунул свой узелок насколько можно ближе к стене. Слез, посмотрел – незаметно. После этого почувствовал себя немного лучше и вышел, сел на солнышке и стал слушать, как мои товарищи поют старые солдатские песни и делятся воспоминаниями о фронтовой жизни.