Одна из проблем, встающих перед любым писателем, – это достоверность исторического контекста. В случае с этой книгой мне пришлось обойти всю территорию, исследованную Джорджем Фарнеллом, включая длинный маршрут от Аурланда до Финсе через ледник Санкт-Паал.
В этой связи я хотел бы поблагодарить своих норвежских друзей, которые делали все, что было в их силах, чтобы мне помочь. Описание китобойной базы, в частности, стало возможным благодаря теплому гостеприимству моих друзей из Бломвааг Хвала.
В дополнение с описаниями маневров яхты мне очень помогли владельцы «Теодоры», пригласившие меня присоединиться к их экипажу на время больших океанских гонок – регаты Фастнет.
На моем рабочем столе лежит осколок камня. Это серый матовый камень размером не более моего кулака, и он покоится на планах и чертежах нового предприятия. Рядом с ним лежит газетная вырезка с фотоснимком могилы и маленькой норвежской церкви на заднем плане. Планы принадлежат будущему, а газетная вырезка прошлому. Прошлое и будущее представляют собой часть Джорджа Фарнелла, потому что его история подобна тончайшей нити, соединяющей события, благодаря которым этот проект стал возможен. То, о чем он мечтал, обретает очертания там, у замерзшего озера. Если я выключу настольную лампу и отдерну шторы, то увижу недостроенные здания, сгорбившиеся под балдахином из снега. Позади них в холодной ночи возвышается Йокулен. А на ледниковом фланге гор Блаайсен – Синий Лед – отражает лунный свет своими ледяными челюстями и оскалом зубов. Это дикое и гиблое место. И все же сразу под моим окном подобно двум линиям мерцает железная дорога, дотянувшаяся сюда в 1908 году. Стоит задернуть шторы и включить свет, и вас тут же окружат тепло и уют, доказывающие неукротимость воли человека в покорении природы. Ночи сейчас длинные, и у меня есть время описать события, которые привели к этому новому предприятию, и историю Джорджа Фарнелла в том виде, в котором нам удалось ее воссоздать. Потому что это памятник его достижениям. И я хочу, чтобы мир знал, что все это существует благодаря ему.
Мое появление в этой истории объясняется моим знанием металлов. Но тогда я о металлах и думать забыл. Я думал о припасах и штормовых парусах, а также масле для дизеля и прочей атрибутике плавания на яхте. Я занимался тем, чем всегда мечтал заниматься. Я отправлялся в дальнее плавание на своем собственном судне.
Я совершенно отчетливо помню то утро. Было начало апреля, и холодный ветер взбивал грязную воду Темзы в белые барашки. На противоположном берегу реки на фоне рваных серых туч каменные башни Тауэра казались совсем белыми. Над нашими головами рокотал оживленным движением Тауэрский мост. Рабочие группами стояли у парапета, наблюдая за тем, как мы налегаем на новый грот. В воздухе стоял удушливый аромат солода. Чайки кружили с пронзительными криками. А около нас то и дело проскальзывали быстроходные суда.
Описать чувства восторга и предвкушения, владевшие моей душой в тот день, будет нелегко. Даже чайки, казалось, своими криками подгоняли нас, призывая торопиться. Ветер запальчиво трепал паруса яхты и ерошил волны, плескавшиеся о наш свежепокрашенный корпус, и торжествующе гудел в такелаже. Долгие поиски судна и месяцы переоснастки, а затем и кропотливого обеспечения яхты припасами – все это ради одного-единственного дня. Наступило напряженное ожидание. На рассвете нам предстояло воспользоваться отливом и скользнуть вниз по реке, чтобы затем взять курс в Средиземное море.
Всего месяц назад этот момент казался несбыточной мечтой. В этот период моя жизнь была подчинена решению проблем нехватки материалов и рабочих рук, руководству работами на яхте. Одновременно приходилось прочесывать зарубежные рынки, занимаясь делами фирмы. Моя должность называлась менеджер по производству компании «Би Эм энд Ай», занимавшейся заготовками металла и металлообработкой. Вскарабкаться в этот просторный офис в бетонном здании на окраине Бирмингема я сумел исключительно за счет целеустремленности и энергичности. Ну и, конечно, я был обязан этим шахте по добыче никеля, который я нашел в Канаде. Я занимался этим всю войну. И мне это нравилось. Но теперь с этим было покончено. Вы скажете, что в тридцатишестилетнем возрасте (а именно столько мне тогда было) неправильно все бросать, особенно учитывая хаос, в котором находилась страна. Видите ли, по крови я наполовину канадец, и к тому же скряга по натуре. И я предпочитаю знать, с чем сражаюсь. Биться же, не имея свободы действий и под беспрестанным контролем, невозможно. Благодаря войне я смог дать волю своей предприимчивости. Мир тут же наложил на нее ограничения.
