Марка разбудила тишина. Оглушающая, как колокола на соседнем храме. Он попробовал натянуть на себя обрывки снов. Но они блекли и таяли, блекли и таяли, а их место занимала непривычная пустота просыпания. Что-то в ней было не так. Электронные часы показывали… Ничего они не показывали. Не светился экран телефункена. И не слышалась приятная хрипотца Мудрейшего: « – Доброе утро, дети мои! Ганс-Фридрих Сидоров приветствует и поздравляет вас с новым радостным днем! Чисты ли ваши помыслы, как небо в этот ясный день? И не было ли в ваших снах чего-либо предосудительного? Или просто сомнительного, требующего осмысления Мудрых? Мы всегда готовы помочь и поддержать вас. Помните о счастье жить в нашей благополучной стране!».
Нет. Что-то сегодня было не так. Что-то мешало Марку почувствовать ежеутреннюю сопричастность Великому Единению, готовность раскрыться навстречу благоуханному дыханию Высшего Существа.
– Нет электричества! – понял Марк. – Значит, не будет ни утреннего приветствия, ни морально-политической подпитки, ни душевного трепета при подъеме Государственного Флага. Не будет и энергетической разминки – тренажеры же не работают.
Марк совсем было заскучал, но тут внизу, на кухне, загремела посуда.
– Отец… – подумал было Марк и торопливо соскочил на пол. И тут же застонал от невыносимого осознания реальности. Голову заполнила пустота, в которой бились без выхода два слова: – Отец!.. Мама!..
Не было силы, которая помогла бы ему удержаться на краю обрыва, в который обрушилась прежняя жизнь… Отец… Мама… Неправда, что время рубцует раны! Никакой оно не лекарь! И никакие дни, часы и минуты не могли пригасить ужас того дня, когда пришла весть о гибели родителей!..
В кухне возился дедушка. Он суетливо дергал какую-то штуковину из какого-то незнакомого аппарата.
– Дед, – спросил Марк, – что за агрегат?
– Примус, – не отвлекаясь, ответил дед. – Источник открытого огня.
От моей бабки остался. Мы еще в Африке на нем готовили… Только вот подзабыл, как запускается…
– А вонища-то! – сморщил нос юноша.
– Керосин, – объяснил дед. – Вот подожди, кончится под землей газ, хошь – не хошь, а вспомним и о керосине, и о примусе… Еще такая штуковина была – керогаз…
– Да никогда в жизни! – возмутился Марк. – Чтобы мудрейшие допустили! Мы живем в государстве всеобщего благоденствия! И оно вечно! Спроси у любого партийца!
– Хм… – обернулся к нему дед. – Ты хорошо запрограммирован… Не придерешься!
– А ты! – возмутился Марк. – Вечно всем недоволен. Дождешься, когда прочтут твои мысли! И не поможет, что ты ветеран!
Дед только отмахнулся. Тонкой иголочкой поковырялся внутри примуса и поднес к нему зажигалку. Живое пламя запело, зажужжало вокруг конфорки.
– Генуг цыпленку! – обрадовался дед и поставил на огонь кофеварку.
– Скажи спасибо, что я не выбросил наши фарады! – веселился дед, крутя педали. Радовался не он один. Улица была забита велосипедистами. Они шныряли между уныло дремавшими элетромерседесами и плотно присевшими на колеса электрогазами.
– Хорошо, что вчера предупредили!
– А я прослушал, – огорчался Марк.
– Как же! Первый министр Мудрейшего объявил по телефункену. Мол, в связи с государственной необходимостью будет на два часа прекращена подача электроэнергии… Просил отнестись с пониманием.
– Вот. С пониманием… А ты говоришь!..
– Подожди!.. – тормознул дед. – Бедро болит…
Он слез с фарада и прислонил его к застывшему посреди улицы штрасенбану. Видно, дала о себе знать рана, полученная в Африканской войне.
– Шпрехают что-то об экспериментах в Институте Времени, – отдышавшись, объяснил дед.
В Татарской слободе было, как всегда, сумрачно и тихо. Даже ребятишки играли во что-то молчаливое.
– Дед, – спросил на ходу Марк, – а почему татар в партию не принимают? Даже образованных и богатых?
– А ты вспомни, на чьей стороне были мусульмане? У нас даже был приказ: в плен не брать!
– Но они же совсем другие! Испокон века в России жили. И в бывшем Союзе. И в нашей Фатерландии!
– Вот мы так и думали, пока они к туземцам не перебежали! И в спину нам стрелять не начали!
– Может, о них плохо заботились? Тепла им не додавали?
– Мудрейшие их знают! – заключил дед. И радостно воскликнул:
– О! Свет дали!
И, правда, зажглись фонари, засветились рекламы, замигали огни светофоров. Зашуршали колеса мерседесов и газов, застучали по рельсам штрасенбаны.
В Совете ветеранов деда принимали с почетом. А как же – боевой офицер, инвалид войны и почетный ариец.
– Господин Блюм! – подкатился к нему дежурный партиец. – Наконец-то вы нас удостоили! Такая честь!
– Суставы, – оправдывался дед.
– К сожалению, выбора сегодня, практически нет! – тащил их на склад партиец. – Временные трудности…
– Посмотрим… посмотрим… – успокаивал его дед.
Выбора действительно не было. Деду полагался холодильник. Но на подиуме сиротливо жался приземистый недоросток в деревянном корпусе.
– «Фюр махт… э-э… За власть Советов»! – распахнул коричневую дверцу дежурный. – Старинная фирма! Еще с дофатерландовских времен!
