Зеркало души

Я всегда считал, что клиники для умирающих должны выглядеть мрачно. Что-нибудь в духе старых готических особняков с обшарпанными стенами, где в воздухе витает запах отчаяния. Вместо этого здесь, в “Мире жизни” – такое абсурдное название для места, где все ждут смерти, – были мраморные полы, огромные окна с видом на ухоженные сады и персонал с такими натянутыми улыбками, что хотелось спросить: “Сколько за них доплачивают?”

Я сидел в холле, лениво изучая коллекцию изысканных книг на полке. Разумеется, все они были об исцелении. Если бы я не знал, что у меня осталось пару месяцев, возможно, даже попытался бы прочесть что-то из этого чтива. Но мне уже нечего было исцелять.

Шум шагов заставил меня поднять голову. В дверях стояла она – высокая, с идеальной укладкой и взглядом, которым можно было испепелить любого. Девушка с лицом, которое могло бы красоваться на обложке журнала. А вместо этого она оказалась здесь, в клинике, где красивые лица блекнут быстрее, чем мраморная плитка под ногами.

– Вы Алексей? – произнесла она, приподняв одну идеально изогнутую бровь.

Я кивнул, чуть прищурившись.

– А вы – та самая Виктория, с которой меня хотят поселить? Говорят, тут это называется “групповой терапией”. Как будто это поможет нам не умереть.

Её губы дрогнули в слабой улыбке, в которой не было ни капли тепла.

– Взаимная поддержка неизлечимо больных. Звучит вдохновляюще, не так ли?

Она подошла ближе, бросила на стол дорогую сумку и села напротив. Её движение было изящным, словно она до последнего притворялась, что её тело не подводит её с каждым днём.

– Вдохновляюще? – хмыкнул я. – Я бы сказал, что это звучит как пытка.

Она усмехнулась.

– Тогда нам повезло. Мы оба циничны и явно не собираемся обременять друг друга сентиментальностью.

В её словах была правда. Я уже видел, как некоторые пациенты здесь плакали друг у друга на плечах, но мне было отвратительно даже думать о том, чтобы позволить кому-то вторгнуться в мои последние дни. И, кажется, она думала так же.

Мы молчали. Тишина не была неловкой, но и не успокаивающей. Она просто была. Как два человека, которых объединила не жизнь, а её неизбежный конец.

– Умираешь? – спросила она неожиданно, будто спрашивала, чем я увлекаюсь.

Я кивнул.

– А ты?

– Тоже, – ответила она равнодушно. – Приятно познакомиться.

Мы оба рассмеялись. Смех был не радостным, а каким-то отчаянным, как будто мы уже привыкли шутить над своей судьбой.

Тогда я ещё не знал, что она изменит мою жизнь. Да и свою тоже.

– У тебя в чашке больше пены, чем кофе, – сказал я, глядя на тонкую полоску коричневой жидкости, которая едва виднелась сквозь плотный слой сливок.

Виктория лениво подула на свою чашку, как будто пыталась согреть руки, а не напиток. Её взгляд был усталым, но каким-то пронзительным, словно она видела тебя насквозь.

– Неужели ты и за этим решил понаблюдать? – ответила она с лёгкой усмешкой. – Или просто не знаешь, как заполнить паузу?

Я усмехнулся. Она была хороша в этом – в уколах, в выстраивании невидимой стены между собой и миром. Но разве я сам не был таким же? Мы оба держались за свой цинизм как за спасательный круг, хотя знали, что это не спасёт нас.

– Заполнить паузу? – я сделал вид, что задумался. – Нет, скорее, мне интересно, как ты с таким апломбом пьёшь что-то настолько ужасное.

Её лицо на мгновение смягчилось, и она даже позволила себе улыбнуться по-настоящему, без язвительности. Но это длилось всего секунду.

– Наверное, привычка, – ответила она. – В моём мире слишком часто приходилось делать вид, что всё в порядке. Даже если это не так.

Она сказала это легко, как будто речь шла о чём-то незначительном. Но в её голосе был оттенок чего-то такого, что не давало мне покоя.

– В твоём мире? – переспросил я.

Она пожала плечами и посмотрела на меня так, будто размышляла, стоит ли продолжать.

– Да, в мире, где всё должно быть красиво. Где нельзя плакать на людях, нельзя быть слабой, нельзя ошибаться. Только ты всё равно ошибаешься. Просто делаешь это в одиночестве.

Её слова задели меня. Я молчал, чувствуя, как мои мысли начинают блуждать в собственном прошлом.

– Знаешь, – начал я, – это странно. Ты говоришь, как будто никогда не позволяла себе быть собой. А я, наоборот, слишком часто позволял себе быть… ну, знаешь, не самым приятным человеком.

Она взглянула на меня, приподняв бровь.

– Например?

Я вздохнул, понимая, что это именно тот момент, когда нужно говорить честно. В этом странном месте, где нам обоим уже нечего терять, обманывать себя и других казалось пустой тратой времени.

– Например, я предал друга. Того, кто доверял мне больше всех. Ради денег. Ради статуса. И знаешь, что самое отвратительное? Я даже не пожалел об этом тогда.

Она молча смотрела на меня, и в её взгляде не было осуждения. Лишь тихое, почти незаметное понимание.

– А ты? – спросил я, отводя взгляд.

Виктория вздохнула и повернулась к окну. В зеркальной поверхности стекла отражались её глаза, которые вдруг стали такими далёкими.

– Я разрушила семью. Моих родителей. Своими истериками, своими обидами. Они пытались спасти всё, что у них было, но я упорно делала вид, что мне всё равно. А потом… потом было поздно.