Веревки из жгучей травы немилосердно впивались в его выкрученные назад руки. Пальцы давно онемели, и он бросил бесплодные попытки хоть немного размять их. Не выйдет. Ни размять пальцы, ни разорвать ненавистные веревки, лишившие его даже искорок былой силы. К тому же малейшая попытка дернуть руками тут же затягивала петлю у него на шее – его запястья были привязаны к ошейнику слишком короткой веревкой.
«Боятся, мерзкие жабы», - мрачно думал юноша, поглядывая исподлобья на своих надсмотрщиков. – «И правильно делают, что боятся! Дайте мне только выбраться – и я не оставлю от вас даже кучки пепла!»
Над его разодранной в кровь спиной стаями вилось комарье всех возможных размеров и не менее мерзкие мухи, от ближайших болот несло гнилью, а обильный пот, неизбежный при многочасовом стоянии под палящим солнцем, безжалостно разъедал глаза.
Работорговец, вальяжно развалившийся под широким зонтом из пальмовых листьев, был похож на раздувшуюся лягушку: огромное брюхо и невероятно длинные и тощие лапки, непонятно как таскающие на себе это жирное тело. Человек, в чьей полной власти они оказались, не только не был воином, но еще и не обладал ни единой крупицей силы, и именно это бесило больше всего. Стать не просто рабом, но оказаться во власти такого ничтожества! Дай мне только порвать эти веревки! Пленник очередной раз в красках представил себе, как именно он разделается с этой жирной ленивой лягушкой. Как выпотрошит это безразмерное брюхо. Как поджарит все его органы, уже переставшие быть внутренними – каждый отдельно, заставляя издыхающего жаба вдыхать запах своих горелых потрохов.
- Смотри, - чуть слышно шепнул привязанный рядом старый Энсин, - ведьма.
Энсин смачно сплюнул сквозь выбитые зубы, не то просто отхаркивая кровь, не то выражая свое отношение к увиденному.
- Где? – юноша оторвал свой взгляд от работорговца и вгляделся в толпу. Жабы, жабы, жабы. Жабы-продавцы и жабы-покупатели. Еще один обычный день на жабьем рынке «на Твердом Камне». Здесь можно было купить и продать все, найти любые диковины, встретить пришельцев из самых дальних и диких земель. Он слышал об этом рынке множество самых разных и неправдоподобных вещей. Но никогда и подумать не мог, что однажды кто-то вздумает продавать здесь его. Вздумали. Вот только покупателей не находилось. Самоубийц, желающих в собственность эррина огня, даже на Твердом Камне встретить было не просто.
- Да вон же, смотри, у входа. Где змей на прутьях жарят. Она, похоже, дикая совсем. Впервые огонь видит.
Вот теперь заметил. И замер, не в силах сглотнуть, забыв, как дышать. Жара, мухи, веревки, боль в вывернутых руках – все стало не важно. Он даже не смог бы сообразить, что поразило его больше: ее полностью обнаженные ноги – длинные, стройные, загорелые, бесстыдно выставленные на всеобщее обозрение, или тугие колечки ее черных волос, могучей гривой закрывающие ее спину и доходящие почти до самого края ее немыслимо короткого хитона. Никогда в жизни он еще не видел таких волос – чтоб вились кольцами, а не лежали на голове гладко, как у всех представителей его народа, или народа болотных жаб, на которых он насмотрелся здесь вдоволь. Никогда в жизни он не видел на женщинах столь коротких хитонов – в его краях женщины носили одежды длиной до щиколоток, не позволяя посторонним видеть то, что предназначено лишь мужу. А эта… одно слово – ведьма!
Он смотрел, не в силах отвести взгляд, пожирая глазами ее стройное тело: высокую грудь, едва прикрытую хитоном снизу и тремя рядами отборного жемчуга сверху, тонкую талию, перетянутую широким поясом, роскошные бедра…
Она глядела на огонь, стоя в двух шагах от пламени, глядела с опаской, готовая в любой момент отпрыгнуть. А он смотрел на нее, ожидая ее прыжка, шага, ему казалось, ведьме достаточно лишь шагнуть, и он разглядит тугие колечки ее черных волос… не тех, что растут на голове.
Но ведьма не спешила двигаться с места. Вытянула вперед сжатую в кулак руку, резко растопырила пальцы – и огонь, зашипев, погас, словно на него плеснули водой. Ведьма довольно улыбнулась, бросила недовольному хозяину какую-то мелочь и негромко приказала что-то не терпящим возражения тоном. Он расслышал, но не понял ни слова. Просто осознал, что сказки правдивы. Морские ведьмы способны зачаровывать голосом. Такой достаточно приказать – и он бросится в море со скал. Даже не зная ее языка.
Продавец жареных змей меж тем суетливо пытался вновь разжечь огонь, а ведьма стояла над ним с легкой усмешкой на лице и, похоже, откровенно радовалась, что разгораться огонь не собирается.
- Меня попроси, - еле слышно выдохнул юноша. – Я зажгу.
Она не могла его услышать. Да и понять – даже услышь она сквозь рыночный шум – не смогла бы тоже. Но ведьма оглянулась. И посмотрела прямо на него. Глаза в глаза. И он вновь забыл, как дышать.
Она была молода. Молода и невероятно, нереально красива.. Идеально гладкая кожа, небольшой носик, чувственные пухлые губы. И огромные, синие, как море, глаза. Глаза, в синеве которых он тонул, словно в море, смертельно опасном для любого эррина.
Ведьма меж тем потеряла всякий интерес к торговцу, так и не сумевшему возродить свое пламя, и направилась в сторону пленников. Двое молодчиков, до той поры безмолвно стоявшие за ее спиной, послушно двинулись следом. Их волосы были острижены коротко, однако не заметить, что они так же норовят свернуться в тугие кольца, было не возможно. Значит, тоже морские. Охрана? Должно быть. Видно, папочка приставил к дочурке. Хотя… не мог он представить папочку, что позволил бы своей дочке гулять в таком виде даже с двумя амбалами за спиной. Будь он только свободен – от амбалов остался бы лишь пепел, а ведьма была бы его навеки! И никому бы он не позволил разглядывать ее ноги или почти выпадающую из хитона грудь! Он бы вообще никому никогда не позволил ее разглядывать, запер бы…
