Тот день влит ледяным шрифтом в мозги и сердца действующих лиц. Слова, взгляды и вздохи обожжены пламенем печи для закалки стали. Все умерли на короткий, парализующий кровь миг. И все остались живы – для попыток пройти вперед или назад: не имеет значения куда. Ради самого факта живого движения, ради возможности реанимировать мысли, ради осознанной боли. Ради мук, которые никогда не закончатся для этих троих.
Такими оказались эти люди: они не умели легко дышать и поняли это, прожив не так уж мало лет, пройдя по полю обильного опыта, познаний и собственных открытий в науке выживания. В тот острый и беспощадный миг одного дня они все осознали, что не способны прощать. Нет, их многие считали достаточно гуманными, даже добрыми людьми. И в благородной науке прощения они не новички. В целом и общем она им давалась легко. Но только не в тот миг. Не в тот день. Не в приступе боли тех взорвавшихся эмоций, которые будто внезапно поразил тяжкий вирус неизлечимости. Так оно, вероятно, и было, потому что они все понесли с собой в разные стороны эту заразу, эту инфекцию неверия, непрощения и жажды расплаты. Неизвестно как, непонятно зачем, нелогично и почти самоубийственно каждый страстно желал другому зла – не смерти, конечно, не болезни, не безработицы, не нужды. Каждый хотел, чтобы другой, не посторонний, а именно близкий, может, самый родной человек испытал ту боль, которая терзает его самого. Любящий человек хотел видеть самые тяжкие, именно душевные муки объекта своей любви, какие терзали собственное сердце. По крайней мере так этим людям казалось.
И никто никогда даже не смог озвучить воспоминание об этом дне, не говоря о том, чтобы пошутить над тем, что произошло. А ведь такая шутка оказалась бы вполне уместной: ситуация при объективном рассмотрении была банальной и даже почти анекдотичной. Ключевое слово «почти».
Такими были и первые слова Валерии после долгой паузы.
– Господи, как в анекдоте, – произнесла она.
Валерия в первые минуты видела невероятно четко, в малейших деталях не только тех двоих, но и себя. Влетевшую в свою квартиру радостную дуру, которая до такой степени соскучилась по собственному распрекрасному мужу, что понеслась сюда издалека, из роскошного особняка отца, губернатора крупного города. Лера там безмятежно отдыхала с сыном-подростком и вдруг сорвалась, как бешеная, на ночь глядя, ничего толком не объяснив близким. Она так разомлела, так изнежилась от родительского внимания, дорогих даров, ухода и безделья, что вспоминала Владислава только таким, в какого влюбилась с первого взгляда, когда они оба были еще абитуриентами Академии Ильи Глазунова. У Владислава Нестерова уже был стаж работы художником в студии дизайна, Валерия Федорова выбрала для себя профессию критика искусства. Не в силу способностей, а потому что могла выбрать, чего душа пожелает. А хотелось чего-то прекрасного с выходом в свет, к известным, ярким людям. Но Валерия взглянула на Влада и поняла, что все уже нашла. Она никогда не встречала такого красивого, яркого, остроумного, непринужденного человека и настолько притягательного мужчину. Он, конечно, тоже поступил. И, если очень коротко, Влад не отказался от ее любви и связанных с ней привилегий. Этот сверкающий парень был из бедной провинциальной семьи. Отец Валерии посоветовал им пожениться до получения диплома, чтобы он мог заняться карьерой зятя. Тот факт, что Лера не собирается работать, был уже для всех очевиден. Она хотела создать совершенную семью. Ей теперь нравилось в жизни одно занятие – любить мужа и глаз с него не сводить.
Прошло тринадцать лет, семейная жизнь оказалась совсем не похожей на сказки, которые Лера придумывала для себя. Но одно осталось неизменным: она постоянно хотела видеть Влада, безумно скучала по нему и готова была ради минутной встречи мчаться куда угодно. И если бы не папин услужливый водитель, наверное, бежала бы пешком…
Вот и приехала в три часа ночи, отпустила папиного водителя, сказав забрать ее утром в двенадцать, чтобы отправиться обратно: она обещала сыну Вите пойти с ним на футбольный матч местных команд.
И дело даже не в том, что было три часа ночи. Самым ужасным, постыдным, болезненным и унизительным обстоятельством стало для нее ярко-красное платье, обтягивающее бедра и сильно открывающее грудь. Она купила его у довольно известного дизайнера буквально за несколько часов до того, как рвануть в Москву. Дизайнер подгонял его при ней. Валерия истосковалась, измечталась. Она всегда ждала, искала тот особый взгляд Влада, которым он смотрел на то, что ему нравилось. Или на тех, кто ему нравился. Валерия без раздумий отдала бы годы жизни за этот взгляд. У Влада безумно красивые карие глаза, и они обладают удивительной способностью теплеть, разгораться, даже обжигать взглядом восхищения, желания. Но в семейных отношениях Влад оказался очень сдержанным, деликатным и чуть ли не робким. Лера жаждала его откровенного взгляда, как наркоман дозы. Но там, на отдыхе, в папином особняке, очередной бессонной ночью после пестрого и бездумного дня она вдруг подумала о том, что не может вспомнить, когда Влад так смотрел на нее. Возможно, не успевала заметить от волнения. Она всегда волновалась рядом с ним. Вот и решила примчаться при всем параде и наконец зафиксировать, поймать этот взгляд…
