– Умоляю! Остановите их! – Я билась в истерике. – Кто-нибудь… Умоляю… – Двое приспешников Ашака продолжали держать меня больно за плечи, согнувшись пополам, коленями касалась земли. Один из них грубо схватил за подбородок, заставив смотреть, как Ашак, запрыгнув на лошадь, накинул на поверженного Тангаура аркан1 и потащил по земле, поднимая в воздух пыль. Тангаур не шевелился, и сердце моё заныло от боли. В ушах зазвенело, и я закрыла глаза, молясь про себя, чтобы он остался в живых.
За несколько часов до этого
Я проснулась из-за пения, раздающегося рядом. Не помню, чтобы кто-то из соседок предупреждал, что в нашей комнате намечается квартирник. Я нахмурилась и перевернулась на бок, как-то внезапно стало неудобно лежать, кровать казалась непривычно твёрдой и почему-то не скрипела, как обычно. Певец всё продолжал скрипучим голосом:
Агидель, моя родная, как же мне с тобою быть,
Как от злых взглядов джигитов аула защитить.
Агидель, моя родная, как же мне с тобою быть.
Превратить ли тебя в камень или речкой обратить.
Меня очень просто вывести из себя, и незнакомая песня привела в раздражение не меньше, чем певец. Я сбросила с себя одеяло и, резко сев, больно ударилась пятками. И кто же додумался стащить меня вместе с матрасом на пол? Певец затих, а я, открыв свои сонные глаза, увидела перед собой размытый образ.
– Агидель, моя красавица, – старческим голосом произнёс он, – проснулась.
Я знаю, что у Айгуль есть дед, и на прошлых выходных она ездила к нему в гости. Но тогда я не понимаю, что было в комнате ночью, с каких пор меня теперь ни о чём не предупреждают? Я вроде бы не ссорилась ни с ней, ни со второй соседкой.
– Плохо себя чувствуешь?
Я протёрла глаза, такое ощущение, что кроме нас в комнате больше никого и нет. Открыв глаза вновь, я на секунду лишилась дара речи. Тот, кто смотрел на меня в ответ, не был дедушкой Айгуль (она показывала с ним фотографии). Тот, кто смотрел на меня в ответ, был седым стариком, взгляд полон тревоги. Он стоял, спрятав руки за спину, в белой рубахе, поверх лёгкий расклешенный халат в разноцветных узорах, на ногах широкие штаны и причудливые башмаки, напоминающие формой мокасины.
– Агидель, язык что ли проглотила? – Он слегка рассмеялся.
– Кто вы? – недоумённо спросила я и, оглядевшись вокруг, пришла в замешательство. Место, в котором я оказалась, даже близко не напоминало комнату в общежитии, походило на палатку, но не такую, какую мы летом ставили с друзьями на кемпинге. У этой конусообразная крыша и круг посередине, будто бы окно, но странно, что сверху. Стены украшены яркими красочными скатертями и полотенцами, весь пол в шерстяных паласах и узорных коврах, где дверь не разглядеть.
– Ох, Агидель. – Он покачал головой. – Я позову Тангаура, надеюсь, он поднимет тебе настроение.
Я не запомнила какое полотенце он убрал в сторону, чтобы выйти из причудливой круглой палатки, но через пару минут в неё вошла большая бурая собака. Я прижала ноги к себе, что-то брякнуло, и тут я обратила внимание, что сижу в зеленом платье с оборками, украшенными вышивкой, в чёрной жилетке, застёгнутой на груди, вдоль неё расшиты непонятные монеты. Но руки… тонкие длинные пальцы… такие изящные…это не мои руки. Я схватилась за голову, собака села напротив меня. Волосы оказались заплетены в две косы, доходящих до поясницы, я перебросила их на плечи… чёрные как уголь… Но я шатенка с рождения. Не могли же соседки так надо мной пошутить? Что это? Грим, парик и одолженная одежда у театрального факультета?
– Не кричи, – неожиданно раздался мужской голос.
Я обомлела, перестала себя изучать, потому что не поняла откуда это прозвучало.
– Никто не знает, что я умею говорить, хотя Урал, кажется, догадывается.
Я смотрела как рот собаки открывается и закрывается, наверное, он дрессированный, а куда-нибудь к пузу ему прикрепили диктофон с записью. Так-то он похож на маламута, мех густой и довольно длинный, спина, часть морды и хвост – бурые; лапы, грудь, живот – белые, возможно, я даже видела его у кого-то в галерее телефона. Он наклонился ко мне мордой, а я припала к нему ухом.
– Я понимаю, что удивил тебя, – прозвучало самоуверенно, он коснулся мокрым носом моего уха. – Ты не понимаешь башкирский язык?
– Почему это? Понимаю. До девятого класса учила.
– Для Агидели это родной язык, скорее всего, ты поэтому его понимаешь.
– Интересно, а камеру на тебя нацепили? – Стала водить по нему руками в поиске гаджетов. По размеру пёс не уступал алабаю, и я стала сомневаться, что он маламут. – Потерпи немного, малыш, я только разгадаю эту загадку, и ты сможешь вернуться к хозяйке, ну или хозяину. – Ничего не попадалось под руку, он поднялся на лапы, и я легла на пол, чтобы проверить под локтями и получше рассмотреть живот.
– Что ты делаешь? – Мне показалось, тон звучавшего голоса наполнился возмущением. Я не могла не удивляться, насколько всё продумано. – Я тебе не собака! Я волк!
– Волк? – неуверенно спросила я, поднявшись и посмотрев в его янтарные глаза. У меня сложилось впечатление, будто я смотрю в глаза человеку. – Волки не разговаривают и собаки тоже.
