Глава 1
Отец и сын. Первая половина сентября 1991 года
Пятничный рабочий, а мой первый послеотпускной день подходил к концу. Я уже начал подумывать, что мы с женой будем делать вечером, как мои мысли прервал телефонный звонок.
– Иван Александрович, вас к телефону, – услышал я голос молоденькой лаборантки, появившейся в нашей лаборатории, пока я был в отпуске, и с которой мне лишь этим утром довелось познакомиться.
Моё «спасибо» повисло в воздухе – хотел назвать девушку по имени, но оно вылетело из головы. Как же её зовут? Помню, что имя у неё какое-то непривычное, но вот какое…
Я уж к телефону подошёл, за трубку взялся и тут вспомнил: Лионелла, – поэтому повторил ещё раз:
– Спасибо, – добавив: – Лионелла!
Девушка оказалась кокетливой. Ишь как улыбнулась, вроде смущённо – как же, завлаб по имени назвал, – но в то же время чуть игриво, с неким намёком, что ли, что, может быть, когда-нибудь…
Люблю я таких девушек, люблю – и ничего с этим поделать не могу. Жена мне всё время говорит, что я бабник. Не знаю, может, и бабник, но, скорее, не совсем так. Я же их люблю, только когда на них смотрю, я же не пускаюсь с ними во все тяжкие, а просто так, издали…
«Лионелла… – думал я, взяв в руку телефонную трубку и медленно поднося её к уху. – Надо же, как её назвали». Нечасто у нас можно девушек с таким именем встретить. Я только одну знал, да и то как сказать… Лично, конечно, знаком не был, но вот актрису такую помню – Лионеллу Пырьеву, жену самого Ивана Пырьева, знаменитого кинорежиссёра, который «Кубанских казаков» поставил. Хорошая актриса была, давно ничего с ней не смотрел.
Я так задумался, что забыл даже, зачем возле телефона стою, и, не вспомнив, решил трубку обратно на аппарат положить. Но тут до меня откуда-то издалека донёсся голос. Да не чей-нибудь, а голос моего отца:
– Алло! Заснули все там, что ли?
Я трубку быстрей к уху поднёс и самым таким запыхавшимся голосом, который только сумел изобразить, произнёс:
– Алло! Я вас слушаю.
– О, Иван! Наконец-то! А я уж решил, что у вас все повымирали в одночасье. Жду, жду, а в трубке тишина. Хоть бы музыка звучала, или вот как, бывает, позвонишь по многоканальному телефону, дозвонишься, а в трубке: «Ждите ответа, ждите ответа…» – всё же хоть что-то да слышишь. А у вас сплошное молчание.
– Привет, пап. Как дела?
– О! О делах сын поинтересовался. Прогресс, а то ни слуху о нём ни духу. Тишина.
– Пап, пап, ты что? Я с мамой каждый день, да иногда не по разу, разговариваю. В курсе всего, что у вас творится, а ты вдруг с такими обвинениями. Это тебя дома не бывает, всё мотаешься где-то. Я, между прочим, тебе каждый раз приветы передавал.
– Да передавали мне твои приветы, но всё на словах, а вот так, чтобы в руках их подержать, никак не удавалось. В гости ты к нам когда последний раз заходил? Не помнишь? Так я тебе напомню. Месяц назад это было, и то забежали вы с Любой на несколько минут и тут же умчались.
– Пап, оправдываться не люблю и сейчас этим заниматься не буду, а вот напомнить тебе кое-что хочу. Действительно, почти месяц мы у вас не были. Но на это у нас уважительная причина имеется, и ты её прекрасно знаешь. Тогда мы забежали и тут же умчались, поскольку нас такси внизу ждало. Мы же по пути во Внуково у вашего дома притормозили. Забежали, чтобы «пока-пока» сказать. А умчались действительно быстро, ведь самолёты опоздавших – по какой-то, наверное, им одним известной причине – не ждут. Ну а сегодня заехать мы ещё просто-напросто не успели. Ты что, забыл – нас месяц в Москве не было, вчера поздно вечером из Сочи прилетели? Вот сегодня вещи разберём, отмокнем в горячей пресной водичке, соль с загаром смоем и чистенькими к вам приедем.
– Ничего я не забыл, просто решил воспитанием твоим заняться.
Я, даже не видя его, понял, что он улыбается.
– Знаешь, я тут возвращаюсь из Солнечногорска, – продолжил он, – к приятелю одному заезжал, он что-то хандрить начал – стариком себя считать надумал, а сам лет на десять меня моложе. Вот я ему некую промывку мозгов и вынужден был сделать. Еду, смотрю, поворот к Речному вокзалу с правой стороны показался, ну я и сообразил, что скоро мимо твоей работы проезжать буду. Вроде смогу с тобой свидеться. Мне это побыстрее надо сделать. – Тут он сменил свой шутливый тон на командный. – Остановился специально, чтобы из телефона-автомата позвонить. Сейчас почти четыре… У тебя же в четыре рабочий день заканчивается, ведь так? И на машине ты на работу не ездишь, у вас её там приткнуть некуда, а кроме того, ты нас всегда убеждал, что, пока от метро до своего института по тенистым аллейкам Петровского парка идёшь, такой заряд бодрости получаешь, что никакая машина тебе и задаром не нужна.
– Так-то оно так… – задумчиво протянул я, соображая, есть ли что-нибудь такое-разэтакое, что меня может на работе задержать.
«У директора я отметился, правда, поговорить толком не удалось. Он какую-то очередную сверхсрочную докладную писал. Зато с замом его постоял, потрепался, в парткоме побывал, чайку с секретарём попил. В лаборатории со всеми, кто сегодня на работе был, пообщался. Все ЦУ дал. Даже пару статей, сотрудниками подготовленных, успел прочитать, отредактировать. Вроде больше ничего. Ну а если что-то экстраординарное произойдёт, то от этого ничто спасти не сможет».
