Журнал «Юность» №02/2024
О книге
«Юность» – советский, затем российский литературно-художественный иллюстрированный журнал для молодёжи. Выходит в Москве с 1955 года.
В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн
Читать Журнал «Юность» №02/2024 онлайн беплатно
Шрифт
Интервал
© С. Красаускас. 1962 г.
На 1-й странице обложки рисунок Марины Павликовской «Прогулка»
Поэзия
ПУБЛИКАЦИИ В РАМКАХ СОВМЕСТНОГО ПРОЕКТА ЖУРНАЛА С АССОЦИАЦИЕЙ СОЮЗОВ ПИСАТЕЛЕЙ И ИЗДАТЕЛЕЙ РОССИИ (АСПИР)
Пётр Старцев
Родился в 1982 году в Калининграде, где живет и работает. Поэт и журналист. Корреспондент ИА «Русский Запад». Стихи публиковались в литературной периодике Калининграда, Екатеринбурга, Сарова, Брянска и Южно-Сахалинска, а также на порталах «45-я параллель» и «Сетевая словесность». Участник конкурса-фестиваля «Русский Гофман» (шорт-лист 2023 года). Автор книги стихов «Космогонии».
ТАК ДАЛЕКО, ТАК БЛИЗКО
1
Люди в кафе.
Немецком? Австрийском?
Пиво бликует и стынут сосиски.
Глади залива:
В тумане зависли ивы да вербы.
– Просто пейзаж,
не ищите в нем смысла.
2
Польша, Судеты: все было так быстро.
«Тигры» под Вязьмой, в пустыне ливийской.
Так далеко иль, может, так близко?!
Жизнь заставляет всех торопиться:
Серьги – в ломбарды, муку – по крупицам.
(Западный фронт у германской границы.)
Bruder ваяет бюсты нацистов,
English зубрит по ночам его sister.
Время взорвется бомбой английской.
Над Кенигсбергом? В небе берлинском?
– Просто сюжет,
не ищите в нем смысла.
3
Блюзы играла жизнь-пианистка;
рушила Стену, немея от свиста.
(Отверженная гордость подвигу равновелика
в Германии, оглохшей от собственного крика.)
4
Ангел в плаще, с ликом арийским
встречных прохожих подслушивал мысли.
Евро кривая над Рейном зависла.
– Просто объект, не рождающий смысла.
5
В ямах дворов лишь бесы да птицы.
Беженец-ветер в метро приютился.
Ты умираешь, ты хочешь молиться,
Жить еще долго… просишь проститься.
Ангел крылатый с ликом ливийским
так далеко…
Фантастически близко.
ПОТАЕННАЯ ПРУССИЯ
Стыд – это сон. Ты очнешься под сводами,
Там, где кончаются войны и споры,
Вспомнишь кошмар свой про город обглоданный
И не узнаешь себя и собора.
В новом году наяву тут проснусь и я
В светлой мансарде. Окно мне покажет,
Как тут моя потаенная Пруссия
Дышит из трубочек паром лебяжьим.
Бейся о панцирь небес амальгамовых,
Теннисный мячик балтийского солнца!
Хворый трамвай, по проспектам прихрамывай
В храм, где русалкою крест обернется.
В дом, где живут, не тужа, за орга́нами
Духи поэзии, веры и звука,
В мир, куда ложью, огнем и таранами
Серости к нам не пробиться сторукой.
Ветви и снег – все застыло гравюрами,
Холод скребет в тайную дверцу.
Греются бог мой и Бах под нервюрами,
Кнайпхоф стучит терракотовым сердцем.
КОНКИСТАДОР ИЗ ХРУЩЕВКИ
Чернила внедряются в кожу
Словами живого письма,
Над ним посмеяться не сможет
Надменная донна, жена.
– Хозяйка морей и короны,
Инфанта, моя госпожа,
Эскудо, солиды, дублоны,
Как листья, над вами кружат.
Вы деньгам не знаете счета,
А я их клинком добывал
С тяжелой испанской пехотой,
Шагая за огненный вал.
Сокровища – мутные реки —
Стекаются в дамский чулан
И падают навзничь ацтеки,
И рушится Теночтитлан.
Легко обвиваете шею
Рядком пламенеющих бус,
Но вымпелы черные реют —
Пираты громят Веракрус.
Колония стала могилой,
Но вам эта смерть не к лицу,
И вы улыбаетесь мило
Придворному фату-самцу.
Над темным потоком Табаско
Сойдутся армады мошки́,
Сгустятся над пальмами краски,
Закончатся эти стишки.
«Дублоны, солиды, эскудо?»
Копейки на карте лежат.
– Когда ты помоешь посуду? —
Вдруг спросит моя госпожа.
С БАЛТИКИ НА САХАЛИН
Их не утратишь через годы, как невозможно дважды с ходу войти в одну и ту же воду и как нельзя гасить маяк.
Сэм Симкин
Поднимаются тысячи мачт.
Вместо паруса – хвойная грива
И бельчата курсантами скачут.
Я спокойно дойду по шкафуту
До веревочных трапов на пляж,
По Самбийской тропе в Карафуто
Доберусь через мраморный кряж.
Наши кручи врезаются в море
Там, где лес, – это флот, лес не храм.
За немыми воротами То́рии
Отсыпается древний Краам.
У сигнальщика пост несчастливый,
Но сигнальщик у нас – первый сорт:
Подмигнет темноокой Аниве
Долговязый пруссак Брюстерорт.
Волны шлепнут по плечикам звонко,
Пелериною стая взлетит,
Но в глазах нелюдимой японки —
Чернота, вороно́й сталактит.
Тьма повсюду, от носа до юта
И не берег, планеты плывут.
Млечный Путь выгибается круто
В неевклидовый све́рлящий жгут.
Я отдам свою вахту кому-то
И спишусь на Варникенский пляж,
Там, где все маяки Карафуто
Семафорят мне в душу: «Ты – наш».
ВИЗА ПУШКИНУ
Я плакать и скучать не буду
По русской речи на других устах.
Варшава, Ополе, Оструда —
Чужой язык, чужой устав.
Иная пьет со мной обида,
Поруганной глядит весной:
Меж Беловодьем и Колхидой
Томится друг невыездной.
Махнет ресницами, закроет
Глаза и знай себе парит.
Над краем змей и землероек
Летит пиит на славный Крит.
Очнется:
за окошком Сороть
Влачится скорбно в тишине.
Над нею саван туч распорот
Лучом, но света ближе нет.
За тем сверкающим пределом
Надмирный дышит Альбион.
Мой друг как будто в зале белом
И визою вооружен.
Гудит снаружи всё, несется
И кущи туч как толщи вод.
Как стратосфера отзовется
В стихах про гончий небосвод?
Веселый смотрит Александр
На Рим стоглавый, на Милан,
На громоздящиеся Анды,
Где кличет прошлое орлан.
Да, не́ был Пушкин за границей
(Оставьте бедный Эрзерум),
И недолюбленною птицей
Глядело сердце в ясный ум.
Долги и служба, как вериги,
Тянули вниз.
– Прощайте все!
Пройдут столетия и книги
Поднимут к Млечной полосе.
Сквозь турникеты космопорта
Вам будет интересно
