Адам Мицкевич (1798—1855) – родоначальник польского романтизма1 – был не только великим поэтом, чье творчество имеет мировое значение, но и крупнейшей фигурой польского национального движения. Уже в своих ранних стихах («Ода к Молодости», 1820) он отстаивал свободолюбивые патриотические стремления молодых поляков, мечтавших вернуть независимость своей родины2. За принадлежность к тайным обществам филоматов («любящих науки») и филаретов («любящих добродетель») в 1823 г. Мицкевич был арестован царскими властями, сидел несколько месяцев в тюрьме, а в апреле 1824 г. был выслан из Литвы в Россию. С этого времени началась его жизнь вечного странника, которому больше не суждено было увидеть родные края. Пребывание в России, несмотря на тяжесть положения ссыльного поэта, оказалось плодотворным для Мицкевича: здесь он написал знаменитую книгу «Сонеты», поэмы «Конрад Валленрод» и «Фарис», тесно общался с выдающимися представителями русской литературы3, в том числе подружился с А. С. Пушкиным4. В 1829 г. поэт навсегда покинул пределы Российской империи, путешествовал по Европе. Он безуспешно пытался примкнуть к Польскому восстанию 1830—1831 гг. С 1832 г. жил в Париже, куда вновь вернулся и после недолгого пребывания в Лозанне, став в 1840 г. профессором славянской словесности в Коллеж де Франс. В 1832—1834 гг. Мицкевич написал свое крупнейшее произведение – эпическую поэму «Пан Тадеуш». После этого он писал стихи уже не с такой интенсивностью и занимался главным образом политической, публицистической и преподавательской деятельностью. Умер поэт от холеры в Стамбуле, куда он направился организовывать польские вооруженные отряды, которые должны были бы воевать против Российской империи в Крымской войне.
В этой книге, состоящих из двух разделов, представлен перевод ряда стихотворений Адама Мицкевича, относящихся к зрелому и позднему периодам его творчества. Некоторые из них переведены на русский язык впервые. Также в книге есть пролог, интерлюдия и эпилог – это три моих стихотворения, написанные во время работы над переводами.
Ранние и зрелые произведения Мицкевича хорошо известны в России, но о поздних этого нельзя сказать. Поздняя лирика поэта представляет собой в основном незаконченные стихи, отрывки, которые он писал для себя, не предполагая отдавать в печать (большая их часть была опубликована после его смерти), или стихи на случай. Очень интересна незаконченная сказка «Королевна Ляла»5, которую, вероятно, поэт писал для детей. Однако особенно выделяется среди его поздних творений небольшой цикл из шести лирических миниатюр, написанных в 1839—1840 гг., когда он был преподавателем латинской литературы в Лозаннском университете.
Чеслав Милош говорил, что «Лозаннские стихи» – «непереводимые шедевры метафизической медитации и что «в польской литературе они являются образцами чистой поэзии, граничащей с тишиной»6. В самом деле, эти миниатюры отличаются непосредственностью и глубиной чувств, в них выражены сокровенные мысли поэта. Интересно было бы сравнить «Лозаннские стихи» Мицкевича с так называемым «Каменноостровским циклом» Пушкина, чего, кажется, прежде никто не делал. Эти поздние шедевры открывали какие-то прежде невиданные грани и возможности в поэзии обоих.
В «Лозаннских стихах» Мицкевич размышляет о своей горькой доле изгнанника, вечного пилигрима. Причем тема «изгнанничества» осмысляется не в романтическом ключе, но, скорее, экзистенциально: в стихах ничего не говорится о каком-либо внутреннем бунте, или же о внешних обстоятельствах и силах, довлеющих над поэтом. В них выражено мужественное приятие собственной судьбы такой, какой она есть – воспринятой, словно это неумолимое природное явление («Над чистой, большой водою…»). При этом Мицкевич с какой-то беспощадной честностью пишет о себе, называя себя – продолжающего жить в эмиграции – трупом («Когда мой труп сидит тут, между вами…»). Еще один мотив «Лозаннских стихов» – воспоминания о былом («Полились мои слезы – неистово, чисто…»). С одной стороны, поэт находит в них источник, пусть печальной, радости. С другой, он не идеализирует прошлое («Ах, и под родительским кровом…»). Стихотворение «Словно шелкопряд нити, прясть любовь благую…» – выстраданное кредо жизни, как будто это завет поэта самому себе и всем, кто готов его услышать. И, наконец, удивительно последнее двустишие – возможно, фрагмент стихотворения, но фрагмент, обладающий абсолютной цельностью и напоминающий японское хайку тем, что в столь немногих словах сказано столь многое.
Эту книгу переводов я посвящаю моему дедушке, Станиславу Ивановичу Белову.
Мицкевич
Плакал Адам, но его не простили…
О. А. Седакова
Плакал Адам – другой. Сам себя не простил он.
Да важно ли это – корить самого себя,
если нет надежды вернуться?
– Ибо я не надеюсь вернуться,
ибо я не надеюсь вернуться
в тот край, где я счастлив был.
