Веки с небывалой тяжестью открывались и вновь закрывались. Ещё больший дискомфорт причиняла нарастающая головная боль, которая и разбудила его. Утренние лучи света из окна напротив, падали прямо на его лицо и усиливали все недомогания. Солнце Люцифан словно бы выжигало ослепительным святым огнём всё зло, которое таилось в монахе Адебе. Но он не был грешником или еретиком, только лишь часто сидел до поздна в своей келье, чтобы написать очередную свору философских страниц. Но не по принуждению дурных демонов. Адебу слишком нравилось писать и раскрывать сути мироздания для человечества. Но сегодняшней ночью он так долго пытался хотя бы что-то написать, что рухнул от бессилия прямо за ветхим столиком.
– Пресвятой Люцифан… – потирая лицо, давался диву Адеб, затем прикрыл ладонью глаза. – Боже. Совсем ничего не написал. Какой кошмар… А я ведь так и не понял, что же делает человека тем, кем он является? Что в нас такое отличительное, особенное? Да уж…
Раздался лёгкий стук в дверь, тихий, но такой неожиданный, что монах всё равно испугался и резко обернулся.
– Писарь Адеб, доброе утро. Вижу, что ваша ночь была плодотворной, – раздался из приоткрытой щели низкий, хриплый голос, в котором ощущался большой опыт и доверие.
– Да если бы, отец Хельван Синг, – тяжело вздохнул Адеб, и смотрел в тёмный угол, дабы отдохнуть глазами.
– Сегодня к нам в Орбод явился очень важный гость, который за время вашего сна излечил всё королевство от поветрия. Я бы хотел, чтобы вы рассказали ему о людях словами Бога Ёдэуса, которые вы так усердно передаёте на листы под его диктовку.
– Господи, – нервно подёргивая седую бороду, обомлел от таких новостей Адеб, ведь не написал ни строчки. – Это безусловно радостная весть. Постараюсь сегодня закончить.
– У Вас есть время до вечера, мы надеемся на вас, – улыбаясь, закончил Хельван и тихонько закрывал дверь. – Не забудьте про службу.
Если бы сварливый по жизни Адеб мог ругнуться, то тотчас всё его негодование вышло бы в мир людей под видом всеобъемлещего адского пламени. Он не был доволен положением вещей даже несмотря на чудотворное восстановление жизни в Орбоде. Он только ломал голову и чахнул над пустой страницей. К тому времени свет уже заслонила туча и он мог хоть как-то сосредоточиться.
Вдруг без всякого стука с протяжённым скрипом отворилась дверь и стукнулась об каменную стену. Адеб кинул многозначный взор в пустой, тёмный проём.
– Опять сквозит, зараза, – позволил себе шёпотом ругнуться писарь и макнул в чернильницу перо. С такой темой для письма он совсем забыл про завтрак.
«Человек – чума, болезнь, Адеб. Зачем игнорировать очевидное? – раздался в его голове змеиный, едва слышимый голос, который он принял за мысли. – Человек лишь делает вид, что творит добро. На деле всё заканчивается запятнывающим его злом: войны, жадность, похоть… Ты знаешь суть человека под светлой маской лицемерия. Человека делает человеком зло. Оно у него в крови до последней капли. Они ничем не особенны – лишь смердящие мешки с костями. Это и есть ответы на твои вопросы, друг.»
Ужасаясь тому, какие дурные и греховные мысли пришли в его голову, Адеб встряхнул её. Нащупав под красной робой бутылёк, он глотнул из него святой воды. Он никогда не считал так, как «подумал» и решил, что всему виной плохое настроение и отсутствие завтрака. Не смотря на это, он всё равно пытался сосредоточиться на написании чего-то нормального.
Снаружи задул прохладный ветерок, который сначала пошатнул, а потом вяло раздвинул ставни. Адеб не хотел их закрывать. Ему хотелось свежего воздуха, а ещё ему было лень вставать.
«Адеб, ты же не хочешь написать одну ложь? Кто тебе поверит? Люди не такие, какими они тебе представляются, – вновь раздался вкрадчивый голос в его голове. – Ты и сам не без греха. Вспомни как думал, что воспитывал своих детей, но на деле наказывал их за малейшие провинности. Ты не свят. И нет в тебе бога. Ты как все. Дай понять это как людям, так и себе».
Адеб напрягся из-за потока черноты в его голове и всё-таки решил поесть. Встав из-за крохотного писательского столика, он направился к выходу из кельи.
Едва ли он ступил на порог, как вдруг холодная, металлическая рука обхватила его лицо. Он пытался кричать и звать на помощь, но не мог даже пошевелиться: по какой-то причине тело сначала не слушалось, а потом парализовало. Адеб видел только тьму с которой постепенно сливался разум. Сознание и душа отделялись от бренного тела и их тянуло в эту черноту.
– Ты не слушал меня, – возник отдающий эхом голос, который писарь внимал с безмолвным ужасом, но уже не в его голове, а темноты проёма. – Тело твоё станет истинным человеком без всякой навешенной мишуры и ярлыков вроде души. Знай, что тебе сказочно повезло показать мне на что ты на самом деле способен: я видел, что в будущем меня ждёт собственная смерть и поэтому я скроюсь в тебе, человечешка. Ты первый, кого я увидел на земле обетованной.
Разум Адеба плавно мерк, но на его месте образовывалось что-то чужое и неестественное. Во тьме его сознания золотые шипастые нити с ужасающей скоростью зарастали множеством узлов, в конце образуя один огромный сгусток. Неземная сила сковывала тысячей цепей Адеба – то, что делало его тело человеком. В конце не осталось ничего, даже пустоты. Разум монаха канул в лету.
