Рано утром небо ещё пузырилось низкими волглыми тучами, но к обеду немного распогодилось.
Взору явилась прозрачная голубизна небес, а со стороны востока выкатилось перезревшее, будто осеннее яблоко, солнце.
Лёгкий ветерок оказался приятным попутчиком – мы дружно шагали в сторону леса. Он уже издали приветливо махал нам зелёными лапами елей, красными верхушками клёнов, переливался золотыми и изумрудными всполохами берёз.
Тропинка бежала вперёд узкой лентой – то исчезая в густой траве небольшого овражка, то вновь выныривая и мягко стелясь под ноги.
Лес принял нас легко и радостно, как старых знакомых: где-то рядом, без умолку, тренькала птичка, а кроны дерев перешёптывались между собой – «приш-шшли, приш-шшли!»
Под ногой, нарушая идиллию, хрустнула ветка. Ею оказалась еловая лапа, побуревшая и высохшая так, что стала похожа на старую, истрепавшуюся метлу.
В двух шагах от тропинки – только руку протяни – высилась ель. Из её ствола, точно оголённая кость, торчал обрубок кем-то сломанной ветки.
Крупная капля смолы прикипела на самом её конце, и казалось – вот-вот сорвётся она, полетит со звоном в пожухлую траву.
Смола оказалась удивительно прозрачна на свет, и в глубине её, преломляясь, отражался солнечный луч.
Капля цепко, будто сокровище, держала в глубине своего чрева пойманный лучик – не отпущу!
Рядом с елью – небольшой куст, увешанный ягодой, словно яркими ёлочными игрушками.
Как же он называется?.. Бересклет?
Лист с куста полностью облетел, обнажив тонкие гибкие ветви, и что-то странное, обезоруживающее, жалкое чувствовалось в наготе его, едва прикрытой красной ягодой.
Мы удалялись дальше, в самую чащу…
Ароматы леса становились гуще, тягучей, острее.
Их, ароматы, захотелось закупорить в большую терракотовую бутыль и убрать в дальний угол – настаиваться и дображивать, набирать силу.
И однажды, зимним ненастным вечером, откупорив заветный сосуд, добавить его терпкое содержимое в чай, наливку или пирог со свежими яблоками…
Всё вокруг вдруг показалось неестественным, сказочным: и этот куст с ажурно-буравчатыми листьями; и эта коряга, напоминающая голову дракона; и эта чага на берёзе, похожая на гигантскую улитку.
И шорохи, и звенящие звуки, и игра теней, и проблеск солнца меж листвы…
Удивительный, таинственный лес!
Идти по опавшей листве – одно удовольствие, будто идёшь по кромке моря, а оно шумит, шумит, шумит…
Дубовый лист цвета жареного кофе – вперемежку с лимонно-кленовым, бордово-осиновым, изумрудным, с подпалинами – липовым листом.
Любой формы, любой окраски… Наклонись, подними, полюбуйся!
Поднимаю берёзовый, кладу на ладонь, но он, словно бабочка, легко взлетает с руки, падает к ногам, присоединяясь к собратьям, павшим в схватке за жизнь.
Всё умирает, угасает, блекнет…
Скоро лес сменит яркую палитру красок на другую – неприглядную, бурую.
Почернеет, истлеет, сгорит от первого настоящего мороза…
Запах плесени становится явственней и дарит надежду!
Сучковатая палка, зажатая в руке, не знает отдыха: ворошит листву возле пня, хлопочет около муравьиной кучи, деловито копошится у ствола упавшего дерева.
Ствол этот чёрен, словно обуглившаяся головёшка, и только по краям его – коричневые, в светлую крапину, шляпы долгожданных грибов.
Наконец-то!
Срезаю шляпку у первого – руки дрожат от овладевшего азарта.
Вдыхаю неповторимый грибной запах: это запах земли, впитавшей осенний дождь; запах прелых листьев и первых осенних заморозков; этот запах – предвкушение близкой зимы…
